Азазель сказал с интересом:

– Ого, какая гордыня! Почти как у Сатана. Нет ли тут смертного греха?

Михаил напрягся, лицо посуровело.

– Не сравнивай…

Азазель сказал очень серьезно:

– Ты все еще не понял? Хоть ты и противник, Михаил, но я восхищаюсь твоей преданностью идеалам. Ты хорош… И сейчас ты не предстанешь перед судом. Да-да, с твоей стороны имело место самопожертвование! Пусть не жизнью, но очень важным. Честно говоря, я надеялся, но до конца не верил…

Михаил медленно выдохнул, плечи его опустились, но лицо порозовело, а в глазах появился блеск.

– Ты… не ошибся? Хотя да, время вышло… Значит, мое самовольство сочли… допустимым.

– Ты рисковал, – пояснил Азазель с какой-то грустью в голосе, – ради какого-то сраного человеческого детеныша… в котором есть искорка Творца от того огня, что вдохнул в Адама. Огонь не гаснет, когда зажигает другие огни!.. В каждом человеке теперь частица Творца, хотя и кро-о-о-охотная… Ты сделал все, чтобы ее спасти. Это оценили.

Михаил прошептал:

– Есть на свете божья справедливость…

– Есть, – подтвердил Азазель, – тебя оставили из-за той девочки в больнице, но сегодня ты подтвердил снова, уже несколько иначе… и я бы сказал, на уровень выше.

– Что подтвердил?

Азазель произнес задумчиво:

– Что ты не такой твердолобый, каким был. Или потому, что в человеческом теле? Как-то оно дает о себе знать?…

Михаил произнес раздельно:

– Азазель, ты всегда был хитер…

– Обижаешь, – возразил Азазель с достоинством, – я всегда был умен! И мудер.

– Но поглупел? – поинтересовался Михаил. – Верно?

Азазель воззрился на него в патетическом изумлении.