Я сорвался на бег, сбросив лишний вес в дорожную пыль. Петляя из стороны в сторону, следил за летящими из чащи стрелами. Меч в руке покачивался, готовый напиться вражеской крови.

До лучника осталось с пару метров, я метнулся за дерево, дождался, пока стрела вонзится в ствол, после чего рванул обратно.

Лучником оказался молодой парнишка, перемазанный грязью с головы до ног. Если бы не бросился убегать, я не сразу бы и разглядел его среди веток и иголок. Он мчался между деревьев, только пятки мельчали. Не давая шанса удрать, я метнул поднятый тут же камень. Булыжник ударил ровно в темечко, опрокидывая незадачливого разбойника в мох. Уже неспешно подойдя к мелкому, оглядывал лес вокруг.

Наклонившись к незадачливому работнику ножа и топора, точнее, кривого лука и не менее кривых стрел, выругался вслух. Привычка, отработанная годами, на этот раз пришлась как нельзя некстати. Лицо парня залила кровь из пробитого булыжником черепа. А я ведь мог расспросить мальчугана. Язык бы мне очень пригодился.

Обшарив наскоро тело, разжился двумя медяками. Можно было бы забрать и старый тупой нож, но толку с него. Обноски с трупа так вообще никуда не годились. Но это только первый – я же слышал, он с кем-то говорил.

Оглядываясь, сосредоточенно вслушивался в окружающий лес. Если подельник такой же опытный, как и засевший в кустах лучник, у меня все шансы обнаружить его, повязать и разговорить.

Но второго разбойника не было слышно, верно, бесславная гибель соратника пригвоздила к земле, заставляя замереть от страха. Одно дело – безнаказанно бить других, другое – умирать самому.

Поднявшись во весь рост, заправил меч в ножны и, громкая топая, двинулся к брошенному седлу. Птицы все так же весело щебетали в верхотуре, легкие наполнял упоительный аромат леса. Даже пыль, витающая в воздухе – и та лишь дополняла приятную картину.

Наконец, показалась дорога, мое седло, пронзенное двумя некачественными стрелами. Все же, лучник был толковый – стреляя из такого оружия, умудрялся попадать с приличного расстояния. Но что меня больше возмутило, чем даже попорченная собственность – это высокий детина в грязных тряпках, сидящий на корточках и изучающий содержимое сумок. Вернись я позже, остался бы вообще без ничего!

– Стоять! – рявкнул я, с нарочито громким скрипом выдергивая меч из ножен.

Здоровяк обернулся на меня, демонстрируя заросшее по глаза густой бородой лицо и ощерился желтыми пеньками гнилых зубов. Ухватив лежащую рядом палицу, поднялся, оказавшись на голову выше меня и, многозначительно ударив дубинкой по ладони, хмыкнул.

– И что ты сделаешь? – пророкотал он.

– Для начала – отрежу тебе руки, – заверил я, не сводя взгляда с лица разбойника. – Твой паренек уже остывает в кустах, скоро ты к нему присоединишься.

Здоровяк расхохотался и тут же бросился вперед, на лету поднимая дубину. Против воли в моей груди разгорелось пламя гнева. Скривив губы в злой усмешке, я сместился под левую руку врага и, уходя от страшной палицы, развернулся к спине рычащего противника.

Меч свистнул, рассекая воздух, разбойник взвыл, зажимая рану на спине. Кровь окрасила дорогу, здоровяк развернулся, злобно глядя на меня.

– Я тебя голыми руками порву-у-у-у! – завыл он, снова бросаясь в нелепую атаку.

Не противник. Отойдя в сторону, взмахнул мечом, подрубая сухожилия на левой ноге, и богатырский замах превратился в громкое падение. Разбойник, уже не строя из себя героя, зажимал глубокий порез под коленом и сквозь стиснутые зубы вопил от боли.

– Хочешь жить? – спросил я, не подходя к поверженному вору. – Тогда рассказывай, что здесь творится.

– Это Проклятые Земли, чужак, – огрызнулся он, все еще стараясь унять кровоточащую рану. – Здесь творится только смерть.

– Ну да, ну да, – покивал я, – так я и понял, когда твой дружок попортил мне седло. А оно денег стоит, между прочим, – заявил я, садясь на корточки. – Почему тут мертвецы по ночам встают?