В последний день жизни в Виченце я принес бутылку Asti spumante. «Asti spumante è una cosa seria (вещь серьезная)», – сказала Сильвана. Быстро убрала со стола все, что на нем было, сняла скатерть, вытерла стол, постелила новую скатерть, более торжественную. Только после этого поставила мою бутылку. Как только она опустела, немедленно откуда-то появилась другая, тоже spumante, но уже местное – spumante moscato.
Визит в Удине – первое знакомство с Ремо Факкани (а придумал нас познакомить добрейший Марцио Марцадури; сделал это заочно).
В 16 часов моя вторая в жизни лекция по-итальянски – первая в Удине (тема та же, что во Флоренции). Но теперь у меня уже был опыт нескольких дней общения на языке. Стресс был уже не такой большой, как на первой лекции, поэтому говорил не так быстро и более коряво. Но все-таки говорил, а не читал.
Сегодня пик карнавала – Giovedi grasso. Венецианский карнавал впечатляет необыкновенно. Шума поразительно мало. Полицейских не видал ни разу. Ряженые торжественно молчат. Аплодисменты не приняты – в их роли выступают щелчки фотоаппаратов. Достоинство – главное. Нет выкриков, нет пьяных, нет приставания к девицам. Это бал-спектакль, куда допущены все. Ряженые – артисты. Туристы – оценивающая публика. Необыкновенная мягкость и некая разлитая вера в то, что люди – носители дружелюбия и достоинства. Антипод всего нашего родного. Почти всё молча или с минимумом слов: «Позвольте вас сфотографировать», «Grazie». Праздник на душе. А ведь, конечно, среди туристов есть всякие; но здесь не смеют себя проявить, подчиняются господствующему благородному стилю.
Встал в 5.40, вышел в 6.30. Темень, продрог. Тремя поездами в Равенну (7.05 на Падую, 8.02 на Феррару, 9.20 на Равенну), чтобы успеть до закрытия музеев. А в Равенне уже жарко: 23°. Городок тих и провинциален. Без тротуаров.
И какой же баснословной красоты равеннские храмы! Один только перечень звучит сказочно: Sant"Apollinare Nuovo, Battistero degli Ortodossi, Cappella Sant"Andrea (в архиепископском музее), Basilica di San Vitale, Mausoleo di Galla Placidia. Почти невозможно сказать: это нравится больше, это меньше. В каждом обомлеваешь.
Посетителей почти нет. Только экскурсии местных школьников. Учитель строго спрашивает: «А теперь смотрите сюда: это какой стиль – романский или византийский?» И дети отвечают.
Вскоре после 13 часов все музеи закрываются. Больше здесь делать нечего. Городок как вымер. На вокзале легкая неразбериха. Радио сообщает: «Близ Рубикона железнодорожная авария, все поезда будут прибывать с опозданием».
Вдруг охватывает странное чувство, смесь восторга и легкого тревожного холодка: где же я теперь, на каком краю света? Ведь если попал из Москвы в Париж, то это уже абсолютно другой мир. А я из Парижа уехал в провинцию – в Экс. А потом еще на одну ступень удалился от исходной точки – попал во Флоренцию. Мало и этого – переехал оттуда в провинциальную Виченцу. И наконец теперь на трех поездах забрался в совсем уж глубинную маленькую Равенну. И ни один из знакомых мне людей на земле даже отдаленно не представляет себе в данный момент, где я нахожусь.
Но надо все-таки что-то придумывать, как выбираться, – предаваться чувствам уже больше не приходится. В конце концов выбрался, разумеется.
Франция
День большого переезда. 6.59 поезд на Милан. 9.15 Милан-Генуя. 11.53 Генуя-Вентимилья. Это граница, здесь картина меняется: на следующий поезд моей трассы (на Ниццу, 15.25) просто так не сядешь – нужно встать в длинную очередь перед закрытой дверью французской таможни. Скоро уже отправление поезда, а дверь все еще наглухо закрыта. Она открывается лишь за несколько минут до отправления. С паспортами наперевес люди устремляются вперед и практически все минуют пограничника без задержки.
Но вот он берет мой паспорт – и все движение очереди останавливается. «[Sesesepé], – читает он вслух с явным интересом, – такого у меня еще не бывало! Проезжали только два албанца». Что уже настало время отправления, а за мной еще масса народу, его никак не трогает. Разговаривает со мной скорее благосклонно: уж очень интересный для него случай! Я начинаю ему что-то рассказывать про свои занятия в университете в Эксе (чудовищная ошибка с моей стороны, но я ведь совершенно не подозреваю о том, что у меня нет больше никакого права на въезд во Францию). К великому счастью, про университет ему совершенно неинтересно, и он уже почти протягивает мне мой паспорт. Но вдруг спохватывается: «Постойте-ка, вам же нужен штамп! Только он у начальника; но сейчас я к нему схожу». И он спокойно перегораживает барьером движение всей оставшейся очереди и уходит с моим паспортом. Очередь стоит смирно – никто не бунтует и не кричит ему вслед. Наконец он все же возвращается. Отдает мне паспорт. Поезд, оказывается, задерживают до конца всех этих процедур. С некоторым опозданием он отправляется. Дальше уже все просто: 16.36 Ницца-Марсель и 19.30 Марсель-Экс.
Что в действительности произошло на этой границе, я осознал только года через два, когда уже стал разбираться в визах. Если бы мне все-таки удалось довести до сознания пограничника, что я уже побыл во Франции и отправился на экскурсию по Италии оттуда, меня бы, конечно, не пропустили – и что было бы дальше, сейчас можно только гадать; ничего хорошего не было бы точно. Но у моего пограничника уже сложилась в уме картина русского, который въезжает во Францию именно через его пост, – должны же и на его скучном посту иногда бывать интересные случаи! И он пропускал мимо ушей все, что не укладывалось в эту картину. А въездной штамп начальник спокойно поставил по другой, но тоже случайной причине: когда я въезжал во Францию поездом Брюссель-Париж, пограничники схалтурили – прошли по вагону рысью, не проверяя паспортов. Так что мой паспорт был свободен от въездного штампа.
Любопытно другое: как много я выиграл от своего дремучего невежества. Ведь если бы я уже хорошо разбирался в визах, мне было бы ясно, что возможность съездить в Италию из Франции для меня закрыта. И не было бы моего изумительного путешествия – со всеми его впечатлениями, новыми людьми, венецианским карнавалом и драматическим докладом.