— Вы, наверное, уже поняли, где я работаю?

— Если честно не совсем.

Тот лишь хмыкнул, потянув за ручку, пропуская её вперёд. В глаза тут же ударил яркий свет, и её с ног до головы окутало белое облако пара, словно огромное здание сделало долгожданный выдох.

— Это морг. Я санитар в этом леденящем кровь месте! — сказано это было зловещим шёпотом, и она непроизвольно поёжилась. Только ей мог показаться прекрасным голос работника морга!

Дверь за ними закрылась и, когда глаза привыкли к яркому свету, она, наконец, смогла разглядеть помещение. Длинный, пустынный коридор, множество дверей по обеим сторонам, серый кафельный пол, такие же стены высотой около трёх метров, побеленный потолок с рядом квадратных люминесцентных ламп. Запах был странным — сладковатый, словно кто-то смешал забродивший яблочный сок и хлорку.

— Чем здесь так пахнет? — вырвалось у Ланы, и тут же она с опозданием поняла, что совсем не хочет, чтобы он просвещал её на этот счёт.

— Это же морг! Всем понемногу: формалином, хлоркой, органическими отходами. Люди чувствуют запах, первые десять минут, потом рецепторы адаптируются. Со временем привыкаешь не обращать внимания на вонь.

Говоря это, он вёл её по длинному коридору. Если бы не въедливый запах, который, казалось, проникал через поры, коридор мог принадлежать обычной больнице. Открылась дверь, и они оказались в небольшом помещении с креслами и стареньким работающим телевизором. Шла запись матча по футболу. Стоящий в центре кожаный диван, выглядел так, словно на нём только что спали. Возможно, так оно и было. Её собеседник подошёл к вешалке, прибитой прямо к стене и, сняв куртку, повернулся к ней.       

То, что Лана увидела, лишило её дара речи. Она всю жизнь прожила с осознаем того, что отличается от других. И те другие, своими взглядами и словами, ей только помогали в этом убедиться. И вот она столкнулась с человеком, который намеренно хотел быть особенным. Не таким, как все!

Открытые участки тела Германа Ли были полностью покрыты татуировками: лицо, руки, шея, даже уши, в мочках которых были вставлены круглые, чёрные диски, так распространённые в последнее время среди молодёжи. Их названия она не знала. Остальное скрывала светло-зелёная форма работника морга. Эти цветные картинки, иероглифы, надписи были, казалось, повсюду, не оставляя даже намёка на то, что когда-то там была чистая кожа. Этот человек сделал из своего тела нечто невообразимое. Шедевр! Профессиональная рука тату-мастера набила на коже то, что можно было разобрать, лишь приглядевшись. Каждый символ словно жил своей жизнью. Тёмно-синие змеи опутывали спиралью оба предплечья и их блестящие тела, словно живые, плавно скользили, зарываясь головами в раскрытые мужские ладони. Надписи на руках были, скорее всего, на латыни — почему-то их особенно ценили любители татуировок. Лицо в разводах, которые терялись под светлым ёжиком волос. Он словно живое полотно для фантазий неизвестного художника!

— Я вас шокировал?           

— Немного.

Он рассмеялся приятным смехом, и Лана увидела зубы розового оттенка.

— Я уже привык к тому, что люди испытывают шок при виде меня. Но поверьте, это не моя прихоть. Это необходимость... — он указал ей на диван. — Присаживайтесь.

Лана села и непонимающе взглянула на него, ожидая продолжения.

— Я болен. У меня порфирия, — сказал Герман Ли.

— Я не знаю, что это.

— Я не могу переносить солнечные лучи, моя кожа слишком чувствительна и покрывается язвами при контакте с ультрафиолетом, поэтому я живу и работаю по ночам. Мне так удобнее. Да и пугать своим видом здесь некого, если не считать трупов и других санитаров. Но они привыкли — у каждого своих тараканов в голове хватает. Боитесь?

— Не знаю, — честно ответила Лана, которой всё больше нравился этот необычный человек. Она понимала его. — А стоит бояться?

— Живых да, но не мёртвых. В нашем мире только живой может причинить вред, мёртвые же хотят только одного — покоя.