ОЖЕРЕЛЬЕ ВЗРЫВАЕТСЯ
Как мы помним, Жанна сказала Рогану, что королева собирается надеть ожерелье в день Сретения и появится в нем на придворных торжествах.
В этот день, второго февраля 1785 года, Роган поручил кому-то из своих доверенных лиц пробраться поближе к королеве и посмотреть, что на ней надето. По-видимому, у ювелиров тоже был во дворце свой осведомитель, потому что на другой день они встревоженно примчались к кардиналу и начали допытываться, почему на королеве не было ожерелья. Роган успокоил их и посоветовал явиться к королеве, чтобы поблагодарить ее за то, что она освободила их от злосчастного сокровища. Но ювелиры чувствовали себя неловко, считая, что и без того причинили королеве достаточно беспокойства, и решили не мозолить ей глаза лишний раз, а дождаться подходящего случая. Однако проходили месяц за месяцем, а случай все не представлялся. Королева же понятия не имела о том, что Роган и ювелиры считают, будто ожерелье находится у нее. А Жанна на все их расспросы отвечала, что королева наденет ожерелье, когда поедет в Париж. Рогану она передала письмо «от королевы» с распоряжением удалиться на некоторое время в Саверн.
В конце мая Жанна, переодевшись в мужское платье (для вящего эффекта таинственности), едет к кардиналу и сообщает, что королева согласна дать ему аудиенцию, но надо немного подождать. Теперь Роган может спать спокойно.
Но вот наступает июль — близится срок первого платежа. Роган, до которого дошли слухи, что королева так ни разу и не надела ожерелье, вновь встревожился и при очередной встрече с Жанной начал допытываться, в чем тут дело. Жанна ответила, что королева считает названную цену слишком высокой, и если ювелиры не сбавят 200 000 ливров, то она вернет ожерелье. Узнав об этом, Бомер скорчил кислую мину, но все же пошел на уступку. И Роган опять вздохнул облегченно, почувствовав под ногами твердую почву, и даже уговорил ювелиров написать королеве благодарственное письмо, которое затем собственноручно отредактировал, превратив его в маленький шедевр галантности.
Двенадцатого июля Бомер отправился в Версаль, чтобы передать Марии Антуанетте несколько драгоценностей, которые королевская чета заказала для графа д’Артуа по случаю крестин его сына герцога Ангулемского. И здесь, выбрав момент, Бомер передал королеве письмо. Но случилось непредвиденное: как раз в это время вошел министр финансов Калонн, самая важная персона при дворе. Ювелир поспешил отвесить глубокий поклон и удалиться, так что у королевы уже не оставалось времени прочесть письмо и потребовать объяснений.
Она прочла его позже и передала мадам Кампан с просьбой объяснить, в чем здесь суть, ибо та, обладая умом поистине незаурядным, разгадывала и не такие шарады. Но и мадам Кампан ничего не поняла. Тогда королева сожгла письмо в огне свечи и распорядилась больше не пускать к ней этого сумасшедшего.
Вот так играет людьми злой рок. Поскольку Мария Антуанетта, получив письмо, ничего на него не ответила, Бомер и Боссанж утвердились в мысли, что ожерелье находится у нее, и теперь ничто не могло поколебать их уверенности в этом. Королева, сама того не зная, сбила их с толку и таким образом невольно оказалась втянутой в хитроумную авантюру.
Была уже середина июля, через две недели наступал срок выплаты первого взноса, а Жанна по-прежнему сохраняла олимпийское спокойствие: авось где-нибудь удастся достать денег, не перевелись еще на свете толстосумы. Вот, например, банкир Бодар де Сент-Джеймс, сказочно богатый парвеню, казначей морского министерства, доверенный человек кардинала и почитатель Калиостро, являющийся одним из столпов его масонской ложи.
— У королевы в данный момент возникли некоторые материальные затруднения, — сказала она Рогану. — Выручите ее. Попробуйте обратиться к Сент-Джеймсу. Четыреста тысяч ливров для него не деньги.
К сожалению, мысль обратиться к Сент-Джеймсу оказалась не оригинальной: Бомер и Боссанж уже брали у него в долг такую сумму, когда закупали бриллианты для своего ожерелья. Банкир почесал в затылке. Какая-то странная сделка: у него просят 400 000 ливров, чтобы ювелиры смогли вернуть ему долг. Но если того требуют интересы королевы… Как истинный парвеню он сам не свой до титулов и наград и не прочь оказать услугу королеве в надежде, что ему пожалуют какой-нибудь орден. Ему только хотелось бы получить собственноручное письмо Марии Антуанетты, содержащее просьбу к нему, Сент-Джеймсу, одолжить ей денег. Роган обращается к Жанне. Но на этот раз с письмом ничего не выходит.
По мнению аббата Жоржеля, загвоздка оказалась в том, что как раз в это время в Париже не было Рето де Вилье, который мог бы изготовить необходимую фальшивку. Функ-Брентано называет другую причину: скорее всего мошенники просто побоялись подсовывать Сент-Джеймсу поддельное письмо. На такие трюки можно ловить вельмож и кардиналов, но финансисты, как правило, не отличаются подобной доверчивостью. Короче говоря, банкира пришлось оставить в покое.
А время шло, и теперь уже и Жанна начала нервничать, ведь ей тоже свойственны были человеческие эмоции. В конце концов она решилась на отчаянный шаг: снесла часть оставшихся у нее бриллиантов в заклад и вырученные таким образом 30 000 ливров передала кардиналу вместе в сопроводительной запиской Марии Антуанетты. Тридцатого июля Роган вручил эти деньги ювелирам и от имени королевы попросил отсрочки с выплатой оставшейся суммы до первого октября. Но ювелиры неожиданно заартачились: они не могли столько ждать, поскольку Сент-Джеймс уже давно торопил их с уплатой долга. И только теперь Жанна, беспечная и наивная до святости, привыкшая жить одним днем, начинает наконец осознавать всю серьезность нависшей над ней опасности. Она срочно вызывает в Париж своего мужа, который беззаботно наслаждался жизнью в Бар-сюр-Об, а тем временем у нее созревает новая смелая идея.
— Вас обманули, — заявляет она ювелирам, явившись к ним третьего августа. — Подпись королевы на договоре, который показал вам кардинал, — поддельная. Но вы не беспокойтесь. У кардинала есть деньги, он заплатит.
На сей раз ее интуиция сработала безошибочно. Действительно, если Роган узнает, в какую ужасную аферу он впутался, то, страшась расплаты за свою опрометчивость и легковерие (ведь он осмелился предположить, будто королева может вести с ним тайную переписку и назначать ему свидания в версальском парке), а пуще всего опасаясь стать всеобщим посмешищем, он заплатит столько, сколько потребуется, а если с ним что-нибудь случится, будут платить его родственники, все эти Гименеи и Субизы, вплоть до седьмого колена, лишь бы не выносить сор из избы.
Но судьба снова сделала небольшой зигзаг. Ювелиры не осмелились сказать вельможе, что у него на руках поддельное письмо, а предпочли обратиться к Марии Антуанетте. И Бомер в тот же день поспешил в Версаль.
Трудно найти логику в этом поступке. Функ-Брентано не объясняет, почему ювелир больше боялся кардинала, чем королевы. И вообще, при чем тут она, если кто-то подделал ее подпись? Обратимся к непосредственной участнице этой истории мадам Кампан.
Бомера не пустили к королеве, и тогда он отправился к мадам Кампан. (Она жила в окрестностях Версаля, в небольшом летнем домике.) У нее как раз в это время были гости, поэтому Бомеру только вечером удалось поговорить с ней тет-а-тет. Вот что она записала потом в своем дневнике:
«Когда мы остались вдвоем, я спросила:
— Что означает то письмо, которое вы в прошлое воскресенье передали королеве?