Глава десятая

БАСТИЛИЯ, ПАРЛАМЕНТ И КОРОЛЬ

Так выглядел «летр де каше» — именной королевский указ о взятии под стражу без суда и следствия, на основании которого комендант Бастилии де Лонэ (тот, кого впоследствии одним из первых убьют при взятии Бастилии) и граф д’Агу, начальник королевской охраны, в ночь на семнадцатое августа в карете с зашторенными окошками доставили кардинала Рогана в Бастилию. На рассвете восемнадцатого августа последовал новый «летр де каше» — и была арестована Жанна де ла Мот. Насчет графа никаких распоряжений не было, и он отправился в Париж, чтобы попытаться спасти свою жену, но по дороге передумал — и поехал в Лондон.

Сейчас на месте Бастилии, в центре круглой площади, стоит мемориальная колонна, воздвигнутая в память о том дне, четырнадцатое июля, когда была разрушена Бастилия. День этот стал с тех пор национальным праздником Франции.

Бастилия была построена как крепость, а когда у парижан отпала надобность обороняться от врагов, она стала тюрьмой — такой же, как лондонский Тауэр. Со временем это сооружение заслужило всенародную ненависть, став символом тирании и произвола, ибо именно здесь содержались узники, арестованные по именному указу короля. Сюда мог попасть каждый, независимо от титула, возраста и пола, зачастую даже не подозревая о причине ареста и не зная, когда его выпустят и выпустят ли вообще.

Многие полицейские чины в те времена наживались на том, что продавали за большие деньги полностью оформленные бланки «летр де каше», где оставалось только проставить фамилию, — так что в Бастилию и в другие королевские тюрьмы нередко попадали люди, не совершавшие ничего противозаконного, и мучились там до конца жизни, ибо о них попросту забывали. В 1784 году был освобожден после тридцатипятилетнего заключения Латюд, арестованный за то, что намеревался подготовить покушение на жизнь какого-то родственника мадам Помпадур, соорудив для этой цели адскую машину.

После французской революции все чаще стали раздаваться голоса в защиту Старого режима. Многие писатели и историки с фактами в руках доказывали, что Старый Режим вовсе не повинен в большинстве тех грехов, которые приписывали ему революционные деятели, а затем и официальная историография. К числу таких ярых заступников относится и Функ-Брентано. Он собрал и изучил всю документацию, относящуюся к Бастилии, и пришел к удивительному выводу: система именных указов короля вовсе не являлась безжалостным орудием тирании, а напротив — приносила обществу исключительную пользу.

Это особенно помогало в тех случаях, когда из-за чересчур громоздкого и плохо отлаженного механизма судопроизводства слишком долго не мог вступить в силу законный приговор. Кроме того, «летр де каше» являлся прекрасным способом восстановления справедливости в таких делах, которые не подпадали под уголовное законодательство. Чаще всего к такому способу прибегали по просьбам родителей, жаловавшихся на своих великовозрастных отпрысков: например, если молодой человек был неисправимым гулякой и картежником, то каменный каземат Бастилии служил наивернейшим средством для охлаждения его пыла. А поскольку это не предавалось огласке, семья могла не опасаться позора. Вообще, по мнению Функ-Брентано, система «летр де каше» способствовала укреплению семьи, а уважительное отношение к семейным традициям являлось фундаментом, на котором держался Старый режим; а его крах во многом был предопределен тем, что под гибельным воздействием философии семья утратила свой былой авторитет в обществе. Раньше, например, если юноша из благородной семьи вознамеривался жениться на девушке из мещанского сословия и тем самым навлечь позор на свой род, то вопрос решался очень просто: на основании «летр де каше» его сажали в темницу и держали там до тех пор, пока он не выкинет дурь из головы.

Однако при всем уважении к Функ-Брентано, ни в коем случае не беря под сомнение достоверность приведенного им фактического материала, мы не можем разделить его точку зрения. На наш взгляд, гораздо более здравые мысли высказал славный Калиостро, еще один безвинный узник Бастилии, который после освобождения написал из Англии «Письмо к французскому народу»: «У вас, французов, есть все, что нужно для счастья: плодородные земли, мягкий климат, добрые сердца, подкупающая жизнерадостность, гениальность и изысканность. Не хватает же вам, друзья мои, самой малости: уверенности в том, что вы можете спокойно спать по ночам, если за вами нет никакой вины».

Французская революция, как бы мы к ней ни относились, у многих пробудила чувство собственного достоинства. И теперь мало кто станет возмущаться, если юноша из знатной семьи захочет взять в жены девушку из простонародья. Хотя нам и не чужд исторический релятивизм и мы понимаем, что к каждой эпохе следует подходить с ее собственными мерками, все же хочется верить, что свобода в любой точке земного шара имеет бо́льшую цену, чем рабство. По-видимому, и парижане это понимали, ибо первым делом разрушили Бастилию, и будь Функ-Брентано их современником, он никакими аргументами не смог бы убедить их, что они были не правы.

Сюда, в Бастилию, поочередно попадают все главные герои нашей истории. Двадцатого августа здесь оказывается Жанна, еще через три дня, после сделанного ею признания, сюда же доставляют Калиостро и его жену. Жанна, однако, не падает духом: у нее есть хорошо продуманный план, как сделать Калиостро козлом отпущения.

Но все ухищрения оказались напрасными, тайное постепенно становилось явным, и начало этому положил не кто иной, как патер Лот, монах-францисканец, домашний капеллан и мажордом Жанны. Патер испытывал честолюбивое желание получить титул королевского проповедника и поэтому долго ломал голову над тем, как бы ему произнести в Духов день проповедь перед королем. Он поделился своими заботами с Жанной, и она передала его просьбу Рогану, который в то время еще был настоятелем придворной капеллы. Роган ответил: пусть патер принесет текст проповеди, которую собирается прочесть. Аббат Жоржель, викарий кардинала, ознакомившись с проповедью, нашел ее неприемлемой, и тогда Роган по просьбе Жанны собственноручно написал для патера Лота новую проповедь, которую тот вполне сносно прочел перед королем.

Возможно, с этого момента патер Лот решил бдительно стоять на страже интересов королевского дома, а может быть, к кардиналу он испытывал большую благодарность, чем к своей покровительнице. Во всяком случае, узнав об аресте Рогана, он сразу отправился к аббату Жоржелю. Аббат был для Рогана тем же, чем мадам Кампан для Марии Антуанетты — доверенным лицом, конфидентом (наподобие обязательного персонажа французской драмы, который призван выслушивать излияния главного героя, но сам при этом остается в тени). И так же, как мадам Кампан, Жоржель тоже вел дневник, скрупулезно описывая более или менее значительные события. И он с радостью ухватился за возможность помочь своему сюзерену, использовав разоблачения патера Лота.