Девятнадцатилетний шведский граф Аксель Ферсен впервые попал в Париж в 1774 году, совершая турне по Европе. С Марией Антуанеттой он познакомился на костюмированном балу и долго разговаривал с ней, но только позже узнал, с кем его свела судьба. Через четыре года он вернулся в Париж, и королева встретила его как старого знакомого. Молодой человек был очень хорош собой: высокий, стройный, белокурый — типичный герой скандинавских сказаний. Застенчивый и гордый, простодушный и сентиментальный потомок суровых викингов, совсем не похожий на льстивых царедворцев, увивавшихся вокруг знатных дам. И сердце Марии Антуанетты сразу же потянулось к нему навстречу.

Несмотря на все старания, они так и не смогли скрыть обуревавшие их чувства. При дворе за ними наблюдали сотни глаз, и тайное скоро стало явным. Шведский посол Кройц с некоторой гордостью за своего соотечественника сообщает королю Густаву III об успехах молодого графа.

Здесь вспоминаются строки Верлена из сборника «Галантные празднества», в которых он запечатлел атмосферу легкой фривольности восемнадцатого столетия, где так непринужденно соприкасались друг с другом влюбленные души:

Когда порядочный и рассудительный Ферсен понял, что его отношения с королевой могут стать притчей во языцех, он счел за лучшее покинуть Францию и отправился за океан в качестве флигель-адъютанта генерала Лафайета сражаться за независимость Америки.

Но в 1783 году вернулся обратно.

Знал ли Роган о романе королевы со шведским графом? Может быть, и нет. Ферсен старался как можно реже бывать при дворе, и тайные свидания скорее всего происходили в Малом Трианоне, вдали от посторонних глаз. Но даже если и знал, то вряд ли сделал из этого правильные выводы. Как истинный француз, Роган считал, что уж если королева вступила в любовные отношения с одним, то и другой точно так же вправе рассчитывать на ее благосклонность. Он и мысли не допускал, что любовь к Акселю Ферсену может отдалить Марию Антуанетту от других мужчин. Ей, конечно же, были по сердцу свободные нравы той эпохи, и для Рогана не являлось секретом, что она с удовольствием принимала участие в любительских спектаклях, поставленных по пьесам мягко говоря непристойного содержания, и запоем читала не менее скабрезные книжонки, о которых в благонравном девятнадцатом веке даже и упоминать-то считалось неприличным. Знал он, вероятно, и то, что под обложкой изящно переплетенного молитвенника, который она прилежно читала во время богослужений, вместо Божественных текстов скрывается бульварный роман.

В восемнадцатом веке людей эпатировали совсем другие вещи: например, супружеская верность. Считалось чем-то из ряда вон выходящим и прямо-таки неприличным, если муж и жена любят друг друга. В этом, по общему мнению, было что-то плебейское, а если такое и случалось в аристократическом семействе, то супруги тщательно скрывали свои чувства от посторонних. И напротив, наставление рогов было делом совершенно будничным и не вызывало у обманутых ни ревности, ни других отрицательных эмоций.

Известен анекдот о графе, который, войдя к жене, застал ее в постели с каким-то господином.

— О Господи, мадам! — вскричал муж. — Что за неосмотрительность! Почему вы не заперли дверь? Представьте себе, если бы вошел не я, а кто-нибудь другой!

Некий месье де Несль сказал своей жене в присутствии герцога Субиза, который был ее любовником:

— Мадам, я слышал, что вы вступили в интимные отношения со своим парикмахером. Я этого не одобряю.

И удалился, как человек, исполнивший свой долг. А Субиз надавал пощечин скомпрометированной любовнице.

Другой муж сказал жене:

— Мадам, я знаю, что этот господин имеет на вас кое-какие права, и мне безразлично, как он ведет себя с вами, пока меня нет. Но я не потерплю, чтобы он оскорблял вас в моем присутствии: тем самым он оскорбляет меня.

Один господин знал, что у его жены несколько любовников, однако и сам время от времени исполнял супружеские обязанности. Но однажды она бурно запротестовала и не допустила его к себе.

— Нет-нет, сейчас не могу. Я люблю господина Икса.

— Ну и что? А раньше вы любили господ Игрека и Зета.

— Там были простые увлечения, а тут у меня настоящее чувство.

— Это другое дело, — сказал муж и удалился.

Мармонтель, один из самых популярных писателей той эпохи, заметил: «Женщина может перемениться, только сгорая от любопытства и жаждая новых ощущений».