«Послушницы монастыря, – Веретенников загибал пальцы, – дочь бражника, дочь купца…»
«И порой… – он стиснул пальцы в кулак, – все население».
«Чушь, – учитель взвился табакерочным чертиком, забегал по квартире. – Смута разорила сотни деревень. Попы сожгли шизофреника. Ткачи разбрелись, когда закрылось производство».
Он замер у окна. Семьи маршировали к Мартовке жарить шашлыки, мамочки катили коляски в парк, пели птицы. Телефон позвонил, заставив щелкнуть зубами от неожиданности.
– Да, Кирилл.
Вчера он рассказал Самсонову о том, что хулиганы взломали общественный туалет, и щепетильный сержант обещал разобраться.
– Михаил Петрович, вы ошиблись. Я был у нужника. Двери заколочены.
– Ты уверен?
– На все сто. Даже шпана не станет лазить туда.
«А оттуда?» – Веретенников не озвучил мысль. Поблагодарил и извинился за беспокойство.
– Какие проблемы, Михаил Петрович.
Рука с мобильником повисла вдоль туловища.
«Проблемы…»
Веретенников таращился за окно и дрожал.
12. Храм
День был длинным, и, чтобы чем-то себя занять, Олег отремонтировал забор. Отец торговал на рынке. Тетя Люда изредка появлялась во дворе, молча наблюдала за тем, как Олег приколачивает почтовый ящик. Геракл неугомонно мотал хвостом и охотился на бабочек, тарахтя цепью.
Что-то подозрительно напоминающее счастье поселилось в грудной клетке, смущая и щекоча.
Тетя Люда вынесла запотевшую бутылку пива и миску с варениками. Сквозь тонкое тесто проступало красное вишневое нутро.
– Подкрепись.
Олег потопал в беседку, закрылся душевой шторой. Понюхал еду.