– Нет, Эван. – Он смерил меня далеким от дружелюбного взглядом. – Ты уверена, что знаешь, что делаешь?

– Еду с ним на благотворительное мероприятие в Лос-Анджелес. Это деловая встреча, ничего особенного.

– На ночь. А ночь в этом отеле стоит двадцать тысяч.

Я сделала большие глаза.

Отис нарочито сильно бросил мою сумку на сиденье.

– Я знаю, что происходит. Я же не идиот.

– Конечно, нет.

– Так что позволь мне спросить еще раз. Ты знаешь, что делаешь?

– Ладно, Отис, слушай. Все не так сложно. Он мне нравится. И, думаю, ему я тоже нравлюсь.

Отис только фыркнул.

– Ты его даже не знаешь. То есть его настоящего.

– Думаю, что знаю, и довольно неплохо.

– Ты хотя бы представляешь, насколько богатым он станет?

– Да, представляю. И вообще-то мне плевать.

– Может быть. Но неужели ты считаешь, что кто-то может забраться на такую высоту, оставаясь добрым и хорошим?

– Отис, что ты на самом деле пытаешься сказать? Это снова о картине, которую он заставил тебя отвезти? Или ты обвиняешь его в чем-то еще?

– Я просто не хочу, чтобы тебе причинили боль. Как с Джереми – он сделал тебе больно, он был дерьмом и изменил, и ты чувствовала себя отвратительно. Но он ничто по сравнению с Эваном, поверь мне.

– Ты говоришь о нем так, словно он чудовище. Но ты же сам меня сюда позвал, помнишь? – У меня вырвался смешок. – И заверял при этом, что никто мне горло ночью не перережет.

– Я думал, уж тебе-то он никак не смог бы понравиться.

Дверь открылась, выпуская свору собак, а следом – Эвана в тяжелой авиаторской куртке, с перекинутым через плечо портпледом. За ним шла София с его сумкой.