И после некоторого перетаптывания в прихожей, обмена любезностями с Иннокентием они наконец откланялись.
– Это уникальный старик! – с воодушевлением говорил Кентий, спускаясь с Машей по лестнице. – Я повидал коллекционеров на своем веку, но про этого и правда ходят легенды. Он мог бы жить, как Крез, а в результате экономит на электричестве, еде и сладком. Расстается со своими картинами только для того, чтобы обменять на что-нибудь, что ему кажется более ценным… Рассказывал, как после войны собирал окурки – тогда еще не бросил курить, – только чтобы накопить на ту или иную акварель. И ты еще не была у него в комнате и в кладовке: там полотна стоят рядком, «лицом» к стене, и он помнит каждое и мгновенно может его достать, чтобы повернуть к свету, пройтись по запылившемуся масляному слою тряпкой и повесить – где-нибудь в туалете, как Шагала.
– А он нам и правда очень помог, Кентий, – задумчиво ответила Маша. – Ведь теперь мы знаем, что рука, найденная с украденным Шагалом, – рука вора-рецидивиста.
– Ну, это и так можно было догадаться, исходя из того, что картина была украдена.
– Да, но сейчас мы можем «покопать» вокруг этого человека, и…
– Может быть, душа моя, – пожал плечами Кентий, – но мне почему-то кажется, что эта твоя рука – что-то вроде знакового символа воровства. Ты вон давеча искала, почему убили именно этих. В случае с твоим Самойловым, или Самуйловым, разгадка мне кажется проще, чем со всеми остальными, разве не так?
Маша задумчиво кивнула.
Маша
Маша, оглушенная новостью, молча опустила трубку на рычаг. Катина мать, Рита Викторовна, сдавленным шепотом сообщила, что Катя погибла. Врезалась на всей скорости в бетонное заграждение на Никольской улице. Мгновенная смерть. Похороны в среду. Мать зашла в комнату, встала за спиной. Спросила раздраженно:
– Марья, где ты опять оставила машину?
Маша обернулась, и та испугалась: видно, лицо у дочери было на себя не похожее.
– Что случилось? – нахмурилась мать, быстро подошла к Маше и взяла ее за руку, вялую, холодную.
Маша молчала, только смотрела на нее так, как в детстве смотрела на отца: пожалуйста, сделай так, чтобы ожил мой жук в спичечной коробке! Пожалуйста, придумай Русалочке Андерсена другой конец! Пожалуйста, скажи, что ты никогда не умрешь! Пожалуйста!
– Машенька, что случилось? Доченька, что…
– Катя погибла, – пошевелила бледными губами Маша, не заметив, что сама перешла на шепот. Так вот откуда он берется – от стиснутого горла, от желания сдержать слезы.
– Господи, как же это? – совсем по-деревенски всплеснула руками ее изысканная мать и тяжело опустилась на диван. – Когда?
– Вчера, – глухо сказала Маша. – Это я виновата.
– Что ты, доченька, почему ты?
– Мама, ты ничего не знаешь, – подняла на нее больные глаза Маша. – Катя попросила у меня взять машину на день покататься – зашла, взяла ключи… Она врезалась в стену. Ты прости меня, мама, твоей машины больше нет…
Мать отмахнулась, отвернулась к окну.