Последователями М. Кляйн, в частности, Г. Розенфельдом, Х. Сигал, В. Бионом и Д. Мельтцером была описана вовлеченность нарциссизма в защиты против параноидной тревоги, депрессивной тревоги, зависти и их трансформаций. Хотя Кляйн немного говорила о нарциссизме, эта концепция так или иначе представлена в ее работах (Klein, 1991), как показали Сигал и Белл в исследовании теории нарциссизма у Фрейда и Кляйн. К примеру, в описании проективной идентификации в «Заметках о некоторых шизоидных механизмах» (Klein, 1946) Кляйн прямо говорит, что когда отношения с другим человеком основаны на проекции на него «хороших» или «плохих» частей субъекта, это «имеет нарциссическую природу, поскольку объект в этом случае определенно представляет одну из частей Эго» (p. 13). Кляйн имплицитно обращается к нарциссизму также в «Зависти и благодарности» (Klein, 1957), когда демонстрирует, что проективная идентификация является средством достижения целей зависти и в то же время защитой от нее, – например, в случае, когда завидующий субъект вводит себя в объект и овладевает его достоинствами. Однако, проводя это сравнение, Кляйн непосредственно не обращается к нарциссизму, хотя мысль о существовании тесной взаимосвязи между нарциссизмом и завистью явно просматривается в этой работе, отмечала Сигал (Segal, 1983).
В заключение обзора существенного вклада Кляйн и применения ее идей в клинической практике и анализе развития переноса следует отметить, что в аналитическом процессе мы наблюдаем постоянное чередование: сначала мы замечаем, что сепарация мобилизует всемогущую проективную идентификацию с объектом, чтобы не осознавать объект как отдельный. Затем восприятие объекта как иного и имеющего специфический пол мобилизует зависть, которая постепенно превращается в ревность относительно первичной сцены. В этом случае ощущение отдельности принимает другое значение: мать уже больше не воспринимается как принадлежащая исключительно ребенку, но как составляющая пару с отцом, и это вызывает чувство исключенности из родительской сексуальности, сопровождаемое желанием идентифицироваться с родителями в контексте эдипова комплекса.
Герберт Розенфельд: проективная идентификация и нарциссическая структура
На основе работы Кляйн о ранних объектных отношениях Розенфельд исследует роль всемогущества, интроективной и проективной идентификаций и зависти как защит против признания сепарации между Эго и объектом. Так он определяет нарциссическую структуру, наблюдаемую в психоанализе, и выделяет два типа нарциссизма: либидинальный и деструктивный.
В связи с первым случаем чисто психоаналитического лечения психоза, в 1947 году Розенфельд показал, как пациентка в анализе использовала проективную идентификацию, чтобы защититься от тревоги, в частности, тревоги по поводу сепарации во время праздников, и мысли об окончании анализа. Он приписывал ее состояния деперсонализации фантазиям насильственного вхождения в аналитика с целью достижения безопасности во всем, чего она хотела, но ценой потери себя, переживания омертвения и дезинтеграции.
В 1964 году Розенфельд развил свои взгляды относительно нарциссизма в статье «О психопатологии нарциссизма: клинический подход». Эта работа представляет собой поворотный пункт в развитии психоаналитической концепции нарциссизма. В статье исследуются природа объектных отношений у нарциссичных пациентов и соответствующие защитные механизмы. Розенфельд считает, что клинический феномен, описанный Фрейдом как первичный нарциссизм – то есть состояние, в котором нет объекта, – на самом деле следует рассматривать как примитивный тип объектных отношений. С его точки зрения, нарциссизм основывается на всемогуществе и самоидеализации, приобретенной через интроективную и проективную идентификации с идеализированным объектом.
Кляйн описала идентификацию с идеализированной грудью путем интроекции и проекции, как нарциссическое «состояние» (Klein, 1964), а Розенфельд говорит об организации
Продолжая свои исследования нарциссических состояний, Розенфельд представил разграничение между тем, что он называет либидинальным нарциссизмом, и деструктивным нарциссизмом в статье, озаглавленной «Клинический подход к психоаналитической теории инстинктов жизни и смерти: исследование агрессивных аспектов нарциссизма» (Rosenfeld, 1971). Он подчеркивает, что при отказе от нарциссической позиции по отношению к объекту агрессия против него становится неизбежной и устойчивость нарциссизма связана с деструктивными и завистливыми инстинктами. У большинства пациентов либидинальные и деструктивные аспекты нарциссизма существует бок о бок, и сила деструктивных инстинктов варьируется. Различия между этими двумя формами нарциссизма, по его мнению, зависят от степени преобладания инстинкта смерти над инстинктом жизни.
Либидинальный нарциссизм, переоценка себя, базируется на интроективной и проективной идентификациях с идеализированными объектами, так что нарциссичный субъект ощущает, что все ценное во внешних объектах является частью его самого. Пока внешний объект воспринимается как формирующий часть его самого, пациент не воспринимает объект, но когда внешний объект распознается, его восприятие вызывает ненависть и презрение: «Деструктивность становится очевидной, когда при контакте с объектом, который воспринимается как отдельный от собственной личности, возникает угроза омнипотентной идеализации самого себя» ф. 173). Пациент чувствует униженность, когда замечает достоинства внешнего объекта. Тем не менее, как только негодование может быть проанализировано, зависть воспринимается сознательно, и «затем он убеждается в том, что аналитик является ценным внешним объектом» ф. 173).
Если преобладают деструктивные импульсы, зависть более сильна и принимает форму желания уничтожить аналитика, поскольку он представляет объект, который является истинным источником живого и доброго начала. В то же время появляются сильные самодеструктивные инстинкты, и нарциссичный пациент представляет себя самодостаточным и думает, что он сам дал себе жизнь и не нуждается в родителях, что он может обеспечить себя всем и ни от кого не зависеть. Конфронтируя со своей зависимостью от аналитика, некоторые пациенты предпочитают покончить со своей жизнью, воспрепятствовать прогрессу в анализе, испортить профессиональное благополучие или личные отношения. У некоторых пациентов желание умереть идеализируется как решение всех проблем; это настоящее, неподдельное проявление инстинкта смерти в чистом виде.
В обоих случаях либидинального и деструктивного нарциссизма позитивные либидинальные объектные отношения – то есть потребность устанавливать «хорошие» отношения и желание принять помощь другого – атакуются и подвергаются ненависти. Такие нарциссичные пациенты воспринимают потребность в помощи и любви, как невыносимое унижение, и когда аналитик дает им прочувствовать необходимость в зависимости от других, они переживают это как порабощение, которое подвергает риску их превосходство. Деструктивные и завистливые части могут безгласно делать свое дело и прятаться за кажущееся безразличие нарциссичных субъектов по отношению к объектам внешнего мира. Иногда эта деструктивность шумно заявляет о себе, и расщепление может быть так экстенсивно, что почти вся личность идентифицируется с омнипотентной деструктивной частью, в то время как либидинальная часть проецируется на аналитика, который затем подвергается атаке. В то же время эта атака на аналитика является атакой на либидинальные аспекты самого пациента, который проективно идентифицируется с аналитиком. Г. Розенфельд считает, что эта крайняя степень расщепления является результатом разъединения инстинкта жизни и смерти.
Какой бы ни была сила деструктивных инстинктов, клинически важно найти доступ к зависимой либидинальной части, чтобы уменьшить влияние ненависти и зависти и посредством этого дать пациенту возможность построить хорошие объектные отношения. «Когда проблема проработана в переносе и некая либидинальная часть пациента воспринимается как вернувшаяся к жизни, для аналитика, олицетворяющего мать, важно смягчать деструктивные импульсы и уменьшать опасные разъединения» ф. 173).
Исследования Розенфельда подготовили почву для детального изучения ранних объектных отношений, источника нарциссической структуры многих анализандов, и позволили обнаружить, к примеру, причину того, почему некоторые анализанды вообще не могут переносить сепарацию, проявляя в то же время безразличие к отсутствию аналитика, поскольку они не принимают присутствия объекта. Их бессознательное желание заключатся в том, чтобы иметь поддержку, быть накормленными и удовлетворенными на протяжении всей своей жизни.
Ханна Сигал: нарциссизм, дифференциация эго-объекта и символизация
Клинический и теоретический вклад Ханны Сигал в интересующую нас тему касается, с одной стороны, нарциссизма и его отношений с инстинктом смерти и завистью, а с другой стороны – роли дифференциации между Эго и объектом в формировании символов.
Взгляды Сигал на нарциссизм аналогичны взглядам Розенфельда, но отличаются в одном: недавнем разделении между либидинальным и деструктивным нарциссизмом. Сигал считает, что каждый пример стойкого патологического нарциссизма в основном базируется на инстинкте смерти и зависти. Хотя либидинальные компоненты неизбежно вовлечены в слияние инстинктов, устойчивость нарциссизма всегда зависит от влияния инстинкта смерти (Segal, 1983). По мнению Сигал, понятия инстинктов жизни и смерти могут быть полезны в разрешении проблемы первичного нарциссизма в гипотезе Фрейда. Сравнивая фрейдистские и кляйнианские концепции, относящиеся к этому предмету, она отмечает, что, согласно Фрейду, при первичном нарциссизме ребенок воспринимает себя как источник удовлетворения, так что последующее открытие объекта вызывает ненависть, а Кляйн, в отличие от нее, считает, что открытие объекта вызывает зависть. Во фрейдистской модели первичного нарциссизма доброта внешнего объекта распознается сравнительно поздно и вызывает нарциссическую ярость; ненависть по отношению к объекту проистекает из отвержения внешнего мира, и нарциссическое Эго является отвергающей инстанцией (Freud, 1915d). Если принять кляйнианскую позицию врожденной способности распознавать внешний объект, тогда нарциссическая ярость является выражением зависти. Далее Сигал делает вывод о том, что нарциссизм можно считать защитой от зависти, в большей мере связанной с действием инстинкта смерти, нежели с влиянием либидинальных инстинктов (Segal, 1983). Она считает, что инстинкт жизни включает любовь к себе и к объектам, дающим жизнь. Отношения с идеализированным объектом, которые являются первым выражением инстинкта жизни, не приводят к развитию стойкого нарциссизма, но вызывают временное состояние, которое Кляйн интуитивно определила как «нарциссическое». Этот тип отношений развивается скорее с «хорошим», нежели с идеализированным объектом, и лежит в основе любви к себе и к внутренним и внешним объектам. С другой стороны, инстинкт смерти и зависть приводят к развитию деструктивных и самодеструктивных объектных отношений и соответствующих внутренних структур. Материалы по инстинкту смерти «О клиническом значении понятия инстинкта смерти», подготовленные к симпозиуму Европейской психоаналитической федерации в 1984 году, Сигал (Segal, 1987) в дальнейшем дополняет исследованием идеализации смерти нарциссичными пациентами. У некоторых из этих пациентов идеализация нарциссизма принимает форму идеализации смерти и ненависти к жизни. Смерть обманчиво представляется им как наилучшее разрешение их трудностей, поскольку они ощущают смерть как идеальное состояние, в котором возможно освобождение от всех фрустраций и горестей существования. Сигал проводит параллель между «принципом Нирваны», описанным Фрейдом (Freud, 1920g), как доминирующей тенденцией инстинкта смерти, и желанием уничтожения не только объекта, но и себя, возникающего в качестве защиты от боли восприятия объекта. Сигал описывает, как чрезмерные эмоциональные реакции пациентки в анализе сопровождались желанием уничтожить внешние объекты и воспринимающее Эго, чтобы не переживать ощущений или инстинктов, которые могут продуцировать фрустрацию или тревогу. С этой точки зрения, цели инстинкта смерти и зависти объединяются, и между ними существует тесная связь: «Уничтожение в одинаковой степени является выражением инстинкта смерти в зависти и защитой от переживания зависти посредством уничтожения объекта зависти и желающего объект Эго» (p. 10). Тем не менее, в этих материалах Сигал отмечает, что при благоприятных обстоятельствах инстинкт смерти может мобилизовать инстинкт жизни.
Сигал задается вопросом, каким образом можно преодолеть нарциссизм. По ее мнению, единственной возможностью изменения нарциссических структур и установления стабильных объектных отношений является выработка депрессивной позиции. Именно в депрессивной позиции Эго и объект становятся дифференцированными.
Продвижением к депрессивной позиции является развитие в направлении ситуации, в которой любовь и благодарность по отношению к внешним и внутренним хорошим объектам может противостоять ненависти и зависти ко всему, что является хорошим, и воспринимается как внешнее по отношению к Эго. Возрастание интеграции и сепарации вследствие отказа от проекций действительно позволяет проявляться любви к объекту. Это также означает признание отношений объекта с другими субъектами и возможность быть вне контроля субъекта. Так, по определению, способность к пребыванию в депрессивной позиции включает способность к преодолению эдипова комплекса и идентификации с креативной родительской парой (Segal, Bell, 1991).
Процесс символизации является центральным в отношении способности прорабатывать сепарацию и потерю объекта, и Ханна Сигал (Segal, 1957, 1978), в частности, показывает, как символ служит преодолению принятой потери, в то время как символическое уравнивание применяется для отрицания сепарации субъекта и объекта.
Для процесса символизации требуется наличие трех составляющих – Эго, объекта и символа, и формирование символа происходит поступательно в процессе перехода от параноидно-шизоидной к депрессивной позиции.