В таких случаях младенец переживает не только чувство потери, печали и страстного стремления в отношении хорошего объекта, который он боится утратить, но и ощущает чувство вины, исходящее от опасности пугающего внутреннего объекта, в соответствии с его собственными инстинктами и фантазиями. Младенец беззащитен перед «депрессивным отчаянием», как пишет Сигал:
Он помнит, что любим, и действительно все еще любит свою мать, но чувствует, что он поглотил или разрушил ее настолько, что она больше недоступна во внешнем мире. Более того, он также разрушил ее и во внутреннем мире, который теперь ощущается как фрагментированный (Segal, 1964, p. 70).
Существуют постоянные колебания между персекуторной тревогой, когда ненависть сильнее любви, и депрессивной тревогой, когда любовь доминирует над ненавистью (Klein, 1940).
Целью проработки депрессивной позиции является установление внутри младенческого Эго целостного, достаточно стабильного внутреннего объекта. Если этого не происходит, ребенок может приобрести склонность к психическим расстройствам параноидного или маниакально-депрессивного типа. По этой причине депрессивная позиция представляет собой важную границу между точкой фиксации психозов и неврозов.
Кляйн впервые описала параноидно-шизоидную позицию, как предшествующую депрессивной позиции в ходе развития, но позже она пересмотрела свои взгляды и склонилась к тому, что депрессивная позиция может присутствовать с самого начала. В настоящее время понятие «позиции» в большей мере применяется для обозначения постоянно меняющихся состояний организации Эго, нежели для описания хронологически фиксированных последовательных фаз развития ребенка.
В упомянутой выше статье 1935 года Кляйн описывает новые защиты против страха сепарации и потери объекта, которые она называет маниакальными защитами. Для этих защит характерна тенденция отрицания психической реальности депрессивной боли. Эти защиты устанавливаются при депрессивной позиции. Над объектом устанавливается всемогущий контроль в триумфальной и презрительной манере, так что потеря объекта не приносит боли и не вызывает чувства вины. Попеременно или одновременно субъект может бежать к идеализированному внутреннему объекту или отрицать любые чувства разрушения и потери. Эти защиты являются частью нормального развития, но если они чрезмерны или сохраняются слишком долго, они препятствуют проработке депрессивной позиции и развитию отношений с целостным хорошим объектом (Segal, 1979, p. 81).
Маниакальная защита является одной из основных защит против сепарационной тревоги, вызванной перерывами в аналитических встречах, составляя ядро большого количества реакций, призванных отрицать депрессивную боль потери, как, в частности, отыгрывание во вне, которое может рассматриваться как бегство к идеализированным внешним объектам.
Для Кляйн внешняя реальность и внутренняя психическая реальность находятся в постоянном взаимодействии, и потери включают влияние реальных объектов на психический опыт, но это всегда происходит непрямым образом, через фантазийные отношения с внутренним объектом. С точки зрения Кляйн, фрустрации и угроза удовлетворению потребностей ребенка всегда переживаются как направленные против объекта, который, таким образом, становится преследующим, и этот внешний преследователь немедленно интернализуется как внутренний преследователь или плохой внутренний объект.
Напротив, реальный позитивный опыт оказывает благоприятное влияние на отношения с интернализованными объектами. Процесс переживания горя, ассоциированный с депрессивной позицией, соответственно, изменяется в результате позитивных переживаний ребенка в отношениях с реальными объектами. К примеру, тестирование реальности позволяет ребенку преодолеть свои тревоги и увидеть, что его деструктивные фантазии не сбылись. Когда позже Кляйн развила свои идеи о роли вины и репарации в психическом развитии, она показала, как желания и фантазии восстановления позволяют установиться хорошему внутреннему объекту. В этом процессе, как указывает Сигал (Segal, 1979), для ребенка существенным является реальность возвращения матери:
Появление матери убеждает его в силе и устойчивости его объектов, и, более того, это уменьшает его уверенность во всемогуществе враждебности и усиливает веру в собственную любовь и восстанавливающую силу. Если мать не возвращается или ее любовь недостаточна, он остается во власти своих депрессивных и персекуторных страхов.
У детей и взрослых, которые страдают от депрессии и ощущают неуверенность в отношении обладания хорошими внутренними объектами, страх потери интернализованных «хороших» объектов становится источником постоянного страха смерти реальной матери, и наоборот: любая ситуация, грозящая потерей реального любимого объекта, вызывает страх потери интернализованного объекта.
В обозрении идей Кляйн, посвященных сепарационной тревоге и потере объекта у детей, Манзано (Manzano, 1989) отмечает, что, кроме внешних и внутренних источников тревоги у ребенка, Кляйн выделяет два других внешних источника тревоги, которым обычно уделяется мало внимания. Один – это страх, что потеря матери означает еще и утрату «первой линии защиты», поскольку мать представляет для ребенка возможность контейнирования тревоги. В частности, она позволяет ему проецировать и смещать на нее «части Эго» и плохих объектов и таким образом противопоставлять их реальности, чтобы впоследствии иметь возможность реинтроецировать их в измененной форме (1989, p. 251).
Точно так же Манзано подчеркивает функцию матери в качестве объекта «присутствующей матери», который Кляйн называет «пятым объектом», в дополнение к четырем описанным ею, согласно Баранже (Baranger, 1980). Этот объект «присутствующей матери» непосредственно касается реальности и восприятия, и «по этим причинам это имеет особый интерес для нас, когда мы рассматриваем реакции на сепарацию, которые вызывает физическое отсутствие матери» (1980, p. 250).
Каждый ребенок на протяжении своего развития сталкивается с ситуациями сепарации и утраты, которые представляют для него угрозу и, с этой точки зрения, каждая стадия развития влечет за собой утрату. Согласно Кляйн, первыми и наиболее значительными утратами являются рождение и отлучение от груди. Отлучение от груди является прототипом всех последующих утрат, в частности, утрата идеализированной груди вызывает реакции горевания, сопровождающиеся грустью и тоской, которые становятся существенным компонентом депрессивной позиции.
По мере развития ребенка эти утраты все меньше переживаются на персекуторном уровне (страх утраты Эго и страх быть атакованным плохим объектом) и все больше – на депрессивном уровне (страх утраты интернализованного хорошего объекта). Всякий раз, когда на протяжении жизни случается утрата, депрессивные чувства реактивируются. Сигал (Segal, 1979) описала эти стадии жизни следующим образом:
Во время тренинга опрятности («туалетного» тренинга) существует необходимость отказаться от идеализированного внутреннего стула; достижения в ходьбе и способности говорить также включают сепарацию и признание сепарированности; в подростковом периоде нужно отказаться от инфантильной зависимости; взрослым приходится сталкиваться со смертью родителей и родительских фигур и с постепенной потерей молодости. На каждой стадии вновь и вновь разворачивается борьба между регрессией от депрессивной боли к параноидно-шизоидному способу функционирования, с одной стороны, и проработкой депрессивной боли, ведущей к дальнейшему росту и развитию, с другой. В этом смысле можно сказать, что депрессивная позиция никогда полностью не прорабатывается: проработка депрессивной позиции привела бы к совершенному взрослению индивида. Однако степень проработки депрессии и безопасной установки хороших внутренних объектов внутри Эго детерминирует зрелость и стабильность (Segal, 1979, 135-6).
Более подробно мы остановимся на концепции интеграции в главе 12, в связи со статьей Кляйн «О смысле одиночества» (Klein, 1963).
Кляйн рассматривала реакции на сепарации в аналитической ситуации как реактивацию параноидной и депрессивной тревоги. Она и ее последователи придавали большое значение детальному и педантичному анализу фантазий, инстинктивных и защитных проявлений в переносе, возникающих при каждом перерыве в аналитических встречах.
К примеру, Кляйн очень по-разному интерпретирует страх быть брошенным у детей и взрослых, в зависимости от контекста переноса и доминирующих чувств: анализанд может чувствовать, что объект бросает его вследствие бессознательных агрессивных фантазий, направленных на него, и в таком случае он чувствует, как будто он попал к плохому объекту (параноидная тревога); или он может бояться потери безопасности, которую дает хороший интернализованный объект (депрессивная тревога). Специфические способы защиты затем анализируются, в частности, маниакальные защиты, а также проективная идентификация, которые используются «здесь и сейчас» против страха разлуки или потери объекта.
Далее Кляйн представила новые идеи, добавляя к нашему пониманию объектных отношений оригинальные понятия параноидно-шизоидной и депрессивной тревоги. В частности, она представила концепцию проективной идентификации и зависти, которые по-новому объяснили функцию нарциссизма в качестве защиты против восприятия объекта как отдельного и другого (отличающегося).