Вероятно, как отмечали некоторые авторы, это связано с определенными неясностями в более поздних формулировках Фрейда. Действительно, читая поздние работы Фрейда, мы можем это обнаружить: некоторые формулировки вполне определенны – например, когда он помещает идентификацию с утраченным объектом в отщепленную часть Эго, которая противопоставляется другой части, а другие формулировки, наоборот, двусмысленны. Например, можно оправданно задаться вопросом относительно части Эго, в которой Фрейд располагает субъектное Эго («I»). В какой части Эго отводится место «критическому Эго», «критической силе» или, позже, «Эго-идеалу» и «Супер-Эго»?

Ответы на эти вопросы очень важны, поскольку наш подход к реципрокным отношениям между Эго и объектами будет определять, как мы проинтерпретируем проекцию и интроекцию утраченного объекта, когда они возникнут в переносе во время лечения; далее я приведу пример.

Многие авторы отмечали эти неточности Фрейда. Например, Лапланш спрашивает: «Кто кого преследует в депрессивной топографии?» Laplanche, 1980, р. 329), – и он желает знать: «Какова центральная позиция дискурса?» и «Откуда исходят слова депрессивного субъекта?». На его взгляд, предпочтительно не пытаться слишком упорно локализовать субъект-Эго, дабы избежать «соблазна разместить субъект где-нибудь, раз и навсегда», или превратить его в средство. Лучше быть более прагматичными и вместо вопроса: «Каково происхождение дискурса?» – задавать вопрос: «Откуда это говорится?» Laplanche, 1980, р. 331). Мельтцер обращает внимание на эти же сомнения Фрейда:

Мне кажется, что если внимательно читать статьи Фрейда, эти неясности могут быть рассеяны, и тогда аналитик будет иметь все необходимое для того, чтобы распознать специфический конфликт меланхолика в трансферентных отношениях, так что они смогут быть проинтерпретированы и проработаны.

Если мы проанализируем одну за другой формулировки Фрейда, используемые при описании интрапсихического конфликта при меланхолии, приведенные в литературе за 1917е, [1915], 1921с и 1923 годы, то обнаружим, что он последовательно проводит различие между двумя частями Эго, разделенными сплиттингом и противопоставленными друг другу. Одна часть, соответственно, совпадает с субъектным Эго («I»), в то время как другая согласуется с частью Эго, идентифицированной с интроецированным утраченным объектом. Первое направляет критику против последнего, который путают с объектом.

Это достаточно очевидно в «Печали и меланхолии» (Freud, 1917е, [1915]): «Мы видим, как в нем одна часть Эго противостоит другой, критически осуждает ее и воспринимает ее как объект» (p. 247). Дальше в этой же статье он пишет: «конфликт между Эго и любимым лицом [трансформирован] в расщепление между критической активностью Эго и измененного идентификацией Эго» (p. 249). И снова: «ненависть вступает во взаимодействие с этим замещающим объектом, нападая на него, обесценивая его, заставляя страдать и получая садистическое наслаждение от его страданий» (p. 251). Формулировка 1921 года похожа: при меланхолии обвинения «представляют месть Эго объекту» (p. 109) или: «одна [из частей Эго] злится на другую. Другая часть, измененная интроекцией, содержит утраченный объект» (p. 109).

Этчегоен одобряет мое прочтение Фрейда в свойственном ему категорическом утверждении, что в «Печали и меланхолии» «критическое Эго принадлежит субъекту, а не инкорпорированному объекту». На его взгляд, это та «особенность, которую сам Фрейд не осознавал и которая недостаточно принималась во внимание его последователями. По моему мнению, двусмысленность/неопределенность приводит к затруднениям во многих технических дискуссиях» (Etchegoyen, 1985, p. 3).

Даже если бы этим противопоставлением между частью субъектного Эго и частью, содержащей утраченный объект, исчерпывался конфликт, свойственный меланхолии, проблема по-прежнему не была бы простой. Картина усложняется тем, что субъектное Эго меланхолика не является субъектным Эго, выполняющим свою нормальную проективную функцию – то есть функцию совести, критической инстанции внутри Эго, которая и в обычные времена занимает критическую позицию по отношению к Эго (Freud, 1921с, р. 109). Вместо этого Эго критикует «столь безжалостно и неоправданно», что утрачивает свою защитную функцию. Эта чрезвычайно строгая инстанция, создающая расщепление внутри Эго, согласно Фрейду, формирует из субъектного Эго то, что он вначале называл «Эго-идеалом» (1921с) и позднее «Супер-Эго» (1923b). При меланхолии «чрезмерно сильное Супер-Эго, удерживающее власть над сознательным», теперь злится на Эго с безжалостной жестокостью (1923b, р. 53)».

Эти вопросы отнюдь не бесполезны, напротив, они чрезвычайно важны для тех психоаналитиков, которые хотят использовать интуицию Фрейда в технике интерпретаций. Для психоаналитика необходимо знать, кто является субъектным Эго, а кто – объектом, поскольку, пока он не знает, кто кому и что делает, он может быть в замешательстве или воздерживаться от интерпретаций этого типа конфликта, когда тот возникает в трансферентных отношениях.

Позитивный ответ моих анализандов на интерпретации, касающиеся интроекции аналитика – объекта, к которому они относятся как к утраченному объекту (к этому объекту субъект привязан и против него же он направляет свою ненависть, обращая ее против себя), – эффектно подтверждает, что в меланхолических реакциях именно субъектное Эго ненавидит интроецированный объект, а не наоборот. Далее я приведу два клинических примера, иллюстрирующих этот распространенный феномен переноса, и мои интерпретации подобных трансферентных реакций.

Лапланш и Понталис обращают внимание на трудность определения специфических идентификаций, вовлеченных в структуру Супер-Эго, Эго-идеала, идеального Эго и даже Эго (Laplanche, Pontalis, 1967, р. 437). Поэтому столь нелегко указать точно идентификации, имеющие отношение к интрапсихическому конфликту при меланхолии. Фрейд превратил критическое Эго в Супер-Эго во второй топографии (Freud, 1923b), заявляя, что садизм Супер-Эго в меланхолике является «чистейшей культурой инстинкта смерти», который «часто преуспевает в том, чтобы привести Эго к смерти, если последнее вовремя не отгонит своего тирана обратным превращением в манию» (p. 53).

С 1930 года Фрейд рассматривал садизм меланхолического Супер-Эго по-другому, что, однако, не делает недействительными его ранние взгляды: он выражает согласие с Мелани Кляйн относительно того, что ненависть Сурпер-Эго в отношении Эго есть не что иное, как результат проекции ненависти Эго на объект, приписываемый Супер-Эго и обращенный на субъектное Эго. Мелани Кляйн считает, что строгость Супер-Эго, наблюдаемая у детей, не имеет отношения к строгости родителей: интернализируется образ родителей, на который ребенок проецирует свои деструктивные инстинкты. Фрейд принимает эту точку зрения с прямой ссылкой на Мелани Кляйн и других английских авторов: «истинная строгость Супер-Эго не является – или не в такой большой степени является – олицетворением строгости, пережитой с ним (объектом) на практике или приписываемой ему; в большей мере это выражение собственной агрессивности по отношению к нему» (Freud, 1930а, 129-30).

Последний момент является существенно важным для выбора техники, так как аналитик может интерпретировать анализанду его самодеструктивность, как результат проекции его агрессии против аналитика, обращенной на Эго анализанда, сбитого с толку интроецированным объектом-аналитиком. В соответствии с интуитивным знанием Фрейда, конфликт между Эго и объектом (в данном случае – аналитиком) трансформируется в интрапсихический конфликт между двумя частями Эго, в которых субъектное Эго атакует интроецированный объект и направляет агрессию, нацеленную на объект, против самого себя.

Концепция расщепления Эго была представлена в «Печали и меланхолии» в качестве специфического защитного механизма против утраты объекта, следующего за интроекцией утраченного объекта. Конфликт между Эго и внешними объектами трансформируется в конфликт между двумя частями Эго, которые подвергают воздействию саму структуру Эго: «Таким образом, утрата объекта трансформируется в утрату Эго и конфликт между Эго и любимым лицом, в расщепление (Zwiespalt; GW 1917e, 10, p. 435) между критической активностью Эго и измененным идентификацией Эго» (p. 249). (Во французском варианте этого отрывка используется слово scission, которое не способно передать идею расщепления, присущую немецкому слову Zwiespalt, содержащему корень Spalt, сам по себе близко связанный с Spaltung [расщепление]. Чтобы сохранить психоаналитическую концепцию расщепления, Zweipalt, на мой взгляд, следует переводить дословно, чтобы передать идею «расщепления надвое». В действительности идея расщепления подробно разработана в другом месте «Печали и меланхолии»: «критическая инстанция, которая отщеплена от Эго» [p. 247]).

Идея расщепления Эго, представленная в «Печали и меланхолии» в свете утраты объекта, впоследствии была дополнена отрицанием реальности. В начале Фрейд представляет отрицание реальности, как защитный механизм, свойственный психозам. Однако позже он видоизменяет эту концепцию, вводя идею о частичном отрицании реальности, поражающем только часть Эго – согласующуюся с психотической частью, – в то время как другая часть Эго сохраняет свои связи с реальностью.

В действительности концепция отрицания реальности, как защитного механизма против утраты объекта, возникла в 1924 году, когда Фрейд провел различие между вытеснением и отрицанием реальности, которое ранее рассматривалось как характерный защитный механизм при психозах. Фрейд приводит пример молодой женщины, которая была влюблена в мужа своей сестры и, стоя рядом с ее смертным одром, вытеснила свои чувства и продемонстрировала «психотическую реакцию [молодой женщины], отрицающей факт смерти сестры» (Freud, 1924b) [1923], p. 184).

В работе «Фетишизм» (1927е) Фрейд отмечает, что отрицание реальности может быть частичным. Он возвращается к своему ясно очерченному противопоставлению неврозов и психозов, с этого момента признавая, что расщепление Эго может существовать в одном и том же индивидууме, одна часть которого отрицает реальность, а другая признает ее. В качестве примера он приводит случай двух молодых людей, которые в детстве «скатомизировали» смерть отца, судя по всему, не став при этом психотиками. Согласно Фрейду, эта скатомизация основана на отрицании реальности смерти отца, по крайней мере, настолько, насколько в этом было заинтересовано Эго. В этом случае Эго молодых людей было разделено на два потока: