Глава 8

Наступает следующая неделя, которая даётся для меня намного легче с повседневными обязанностями, завтраками для Островского и кофе для хозяина по вечерам.

Аронов ведёт достаточно закрытый образ жизни, и после насыщенного дня в городе, предпочитает оставаться один в кабинете, или же в компании Парето. Я ещё ни разу не была на остальных этажах, сосредоточившись на кухне и коттедже. Теперь становится понятно, что Островский наш сосед, каждое утро он первый, кого я вижу, а каждый вечер последний, кто попадается мне навстречу.

– Петровна, а Константин Сергеевич всегда жил в коттедже?

– Нет, переехал неделю назад. До этого размещался на втором этаже в небольшой спальне, но, видимо, ему захотелось уединения, поэтому перебрался подальше от дома.

Или поближе ко мне? Мысль, которая меня неожиданно посещает, сама по себе абсурдна и невозможна, но переезд Парето совпал с моим заселением в коттедж. Возможно ли, что я причастна к переменам в его образе жизни?

– А своего жилья у него нет?

– Есть, конечно. В городе. Иногда он остаётся там, но чаще приезжает вместе с Альбертом Витальевичем сюда для обсуждения дел. У меня иногда складывается впечатление, что он никогда не спит… – бурчит Петровна, разделывая мясо и нарезая овощи.

– Почему?

– Пройди по коридорам дома в любое время ночи, и ты обязательно встретишь его – бодрого и свежего. Словно ему отдых вообще не требуется, а подпитывается он неизвестной энергией. Да и сердечный приступ можно заработать, когда вот такое лицо выскакивает неожиданно из темноты, – проводит пальцем по правой щеке, имитируя шрам Парето. – Страшный до жути, – передёргивает плечами и вздрагивает.

– А мне не страшно. Я почему-то всегда, словно заворожённая, сосредотачиваюсь на его глазах. Невероятный цвет…

– Лена, я снова слышу в твоём голосе восхищение, – недовольно цокает и качает головой. – Знаешь, ты единственный человек на моей памяти, который не применяет к описанию Островского слова «ужасный», «страшный», «чудовище». Как правило, люди не смотрят ему в глаза, потому что их взгляд прикован к шраму, который вызывает отвращение.

– И у вас?

– И у меня. Но с годами меньше. Наверное, я просто привыкла.

– Он всё же чудовище – согласна, но чудовищность эта проявляется в его действиях, циничности ко всему живому и неприемлемости любого другого мнения, кроме его собственного. А вот Тася, как ни странно, с первого дня прониклась к нему симпатией, и Константин Сергеевич даже разрешил ей называть его Костя, – мне часто вспоминается его реакция на благодарность ребёнка, словно то, что было адресовано мужчине непривычно и особенно.

– Да ладно! – не сдержавшись, Петровна даже присвистывает. – Может, твоя дочь придумала?