– Как вы?
– Как я не надо. Не лучший пример эгоистичности и худший любви к себе.
– Заметно.
– Каким образом?
– Возникает ощущение, что вы всё разом потеряли, а когда вам это самое всё вернули, эйфории вы не испытали.
– Потери, Лена, бывают не только вещественные. Есть худшие – духовные. Когда теряются чистые помыслы, искренние желания и хорошее поведение, и людям, потерявшим всё это, всегда дерьмово. Такие потери практически невосполнимы, не заменяемы новой порцией хороших людей, которые пришли в твою жизнь, потому что, разочаровавшись, ты всегда и во всём ищешь худшее, и, как правило, находишь его.
– И во мне вы это нашли?
– Пока нет, – въезжаем на подземную парковку, где полумрак скрывает лицо Островского, выделяя глаза. – Но как я уже сказал, если постараться, отыскать можно в любом.
– А можно просто не искать и жить счастливо.
– Вариант «жить», как видишь, я использую, а вот «жить счастливо» мне уже никогда не грозит.
– Всегда есть шанс всё исправить, если, конечно, вам не всё равно.
Парето глушит машину, и мы остаёмся практически в темноте. Он припарковался в углу, куда с трудом достаёт освещение.
– Сдаётся мне, мнение, которое сложилось у меня о тебе изначально, нуждается в корректировке. Ты не так глупа, – усмехается, но улыбка больше смахивает на оскал, который не сулит мне ничего хорошего.
– Мнение, что все блондинки глупы ошибочно по своей природе. Тот факт, что я мало говорю, не означает, что я лишена ума. Просто умею вовремя заткнуться.
– Не умеешь. Умела бы, и весь путь в город мы провели молча. А всего-то и стоило ответить согласием на предложение обновить свой гардероб.
Островский открывает дверь и первым выходит из машины. Следую его примеру, чтобы разбудить Тасю, которая сладко сопит в кресле.
– Тасенька, просыпайся, – трясу её за плечо, но она не сразу реагирует.
– Приехали? – трёт глаза, осматриваясь. – Мам, уже ночь?
– Нет. Мы на парковке, а тут темно. Пойдём.
Тащу сонную дочку за руку к лифту, а когда выходим на первом этаже, сон испаряется, и детские глазёнки бегают по витринам магазинов.