На корабле все оживились, голоса стали громкими, движения веселее.

Командир корабля показался на мостике.

С восходом солнца туман начал рассеиваться.

За эти трое суток красноармейцы основательно оморячились, многие матросы нашли земляков. Мой Лаушкин разыскал ребят с Донбасса.

Как известно, шахтеры любят удивлять новичков, опуская их в шахту «с ветерком». Лаушкин ликовал.

«Сейчас попробуют нашего морского ветерка», — повторял он.

Все было готово. Высланный к нам «охотник» уточнил наше место. В счислениях накопилась ошибка на полторы мили, а точность требовалась абсолютная.

Мало-помалу корабль вышел из заколдованного круга, в котором кружились мы трое суток, и, имея минные поля слева и справа, устремился по фарватеру.

Тридцать узлов — это скорость курьерского поезда: пятьдесят два с половиной километра в час.

Навстречу нам, раздувая свои пенистые усы, шли торпедные катера. На полном ходу они повернули вслед за нами — закрыли нас дымзавесой.

И вот уже забелели и тотчас же скрылись за холмами дома Камышовой бухты, торпедные катера начали отставать.

— Кажется, пройдем аккуратно. — Дорофеев выглянул из рубки, как машинист из окна паровоза. Шрам от осколочного ранения на его свежем лице заметно побледнел.

Ершов только повел плечом.

Со спущенными ремнями на фуражках мы рассматривали в бинокли отлоги холмов Северной стороны, дачные домики: именно оттуда стреляли обычно немецкие батареи. Но сейчас по всей прибрежной полосе было спокойно. Бой наблюдался дальше, за Инкерманскими высотами.

— Кажется, пройдем, — сказал еще кто-то.

Все гудело и вздрагивало. Сверкающая пена бушевала за кормой.

И вдруг по корме взметнулись три одновременных всплеска.

Корабль бежал быстрее, чем распадались эти серые водяные столбы.

Следующие всплески легли по курсу и ближе. Стреляла восьмидюймовая артиллерия. Одного удачного попадания такого снаряда было бы вполне достаточно.

СЕВАСТОПОЛЬ В МАЕ