— И где этот староста?

— По улице дальше, большой красный дом справа от церкви!

— Ненавижу людей, — вернулся я к машине и велел Оле двигаться: — Давай в серёдку.

— Чего это? — пересела она.

— Буду прохожим из окна по коленям стрелять, а уж потом разговоры разговаривать.

— Меня от этого Кадома в дрожь бросает, — поделился сокровенным Павлов. — Зря мы сюда сунулись.

— Согласна, — оперативно вступила в оппозиционную мне группировку Ольга. — Надо взять языка и убираться к чёрту.

— Чего вы разнылись? Мы тут не детей растить собираемся. Сейчас потолкуем со старостой, проясним картину, и всё кругом сделается милым и уютным. Вы же в курсе, что больше всего пугает неизвестность?

— Не, — помотал головой лейтенант, — лично меня пугает чокнутая нелюдимая деревенщина из глуши.

— Я давно подозревал, что у тебя проблемы. Во сне не мочишься?

— Дерьмо... — сокрушённо вздохнул Павлов и стукнул ладонями по рулю.

— В чём дело?

— Нам же здесь заночевать придётся.

— Рядом со мной не ложись. А вот и она.

Мрачное увенчанное чёрными куполами здание церкви соседствовало с обветшалой колокольней. На тёмной площади и расходящихся в стороны улицах ни души, только сидящие на крестах вороны намекали, что жизнь ещё не окончательно покинула это неуютное местечко. Двухэтажный дом из красного кирпича справа от церкви, как и сказала тётка, светился одним единственным окном наверху сквозь затворённые ставни.

— Староста! — постучал я в дверь, прикрытый бдительными товарищами, остающимися в машине. — Открывай, разговор есть! Оглох что ли? Лучше не заставляй меня ждать, сучёныш!

Немного погодя, наверху послышался скрип оконной рамы, а затем отворились и ставни, но в проёме никто не показался.

— У нас ещё неделя! — срываясь на визг, проорал нетрезвый голос.

— Если не откроешь, я тебя спалю нахрен! Считаю до десяти!

— Ладно-ладно! Уже иду... — раздался звон битой посуды и неразборчивые проклятия.