— Хорошо, я запомню.
— Лучше запиши.
— И что это — чёрт подери — за «знаки уважения»? Ты что, винтовку ему пообещал?
— Не ему, а радушному хозяину города — бригадиру Навмаша Тарасу Семипалому. Или ты хотел придти в гости без подарка?
— Ты хоть представляешь, сколько стоит этот ствол?!
— Смотрится богато, не поспоришь. Тут направо.
— Ты же заливал, что тебе без такого инструмента никак, что-то там про угловые минуты пел, крутизну траектории...
— Вот что вы за люди такие в этом вашем Легионе? Стоит сказать, дескать, винтарь нужен, чтобы с полутора километров кому-то мозги вынести — бери на здоровье. А как человека хорошего подарком порадовать — так целая трагедия. Позитивнее нужно быть, добрее. Сейчас налево. И вообще, чего ты кипятишься, будто лично с тебя последние портки сняли? Ты больше не в своём уютном бункере, вокруг огромный дивный мир, ощути, наконец, себя личностью и привыкай иметь окружающих при любой возможности.
— Легион — моя семья.
— Вот об этом я и толкую! Сворачивай.
— Он свою семью ещё в детстве перебил, — услужливо пояснил Станислав. — Последнего чудом выжившего застрелил при мне, как собаку. Так что побереги своё красноречие для более благодарной публики.
— Это было не ради удовольствия. Зачем передёргивать?
— С ума сойти, — покачал головой Павлов, округлив глаза. — Ладно, хрен с ним, с подарком. А что за Ольгу упомянул тот цыган? Какая-нибудь несчастная девушка, которую ты продал этим зверям? Что смешного?
— Я познакомлю тебя с этой «несчастной девушкой», тогда поймёшь.
— Ничего себе, — присвистнул Станислав. — Я думал, повесть «Кол и его женщины» состоит лишь из одной главы, и та называется «Бляди».
— Ты удивишься, сколько у меня было честных женщин.
— По взаимному согласию? — уточнил Павлов.
— Возможно, не спрашивал. Давай вон к тому здоровому дому с колоннами и тормози.
Передав мзду в заботливые руки сотрудников местной канцелярии, мы получили охранные грамоты сроком в трое суток и двадцатисекундное напутствие, содержащее в числе прочих пять-шесть цензурных слов.
— Зачем так грубить? — отряхнулся Павлов, выходя из здания, будто его там только что обоссали. — Мы не давали к этому ни малейшего повода.