— С первого.

— И где?

— Под Брестом.

— Далеко это?

— За Минском. Они мне там два пулемета разбили, а у меня, веришь — нет, ни царапины не оказалось. Только оглох я тогда здорово.

— Глухота — это от контузии бывает, она проходит.

— Точно. Прошла. Мне тогда мой лейтенант — Соколов его фамилия — сказал, что я больше роты уложил. Обещал к медали представить. «Ты, — сказал он мне, — геройский пулеметчик, Николай Дмитриевич. До своих доберемся, я тебя обязательно к медали «За отвагу» представлю. Отважно ты дрался, товарищ Караваев».

— Ну?

— Чего?

— Представил?

— Не.

— Чего так?

— Погиб он, когда мы к своим шли.

— А как же ты здесь оказался?

— Не дошли мы до фронта, вот и оказался.

— Долго шли?

— Все лето, часть осени.

— И ни разу не попались?

— Один раз влипли. Тогда лейтенант и погиб. Нас шестьдесят четыре человека шло, а в живых осталось семнадцать. Потом мне и вовсе не с кем идти оказалось.

— Тоже-ть всех перебило?