Лара нажала на «отправить» и тут же торопливо вытащила симку из телефона.

Вот и всё. Её русского номера Мир не знает. И никто в Праге не знает, если честно. Да, наверное, это трусость — сбежать, удалив все номера и контакты, но отрывать Мирека от себя постепенно — по маленькому кусочку, с кровью и болью — было бы еще хуже. А в том, что так рано или поздно случится, Лара не сомневалась. Сначала будут полные любви сообщения и ежедневные звонки, потом еженедельные, затем еще реже, ну а потом незнакомые девушки на фото в соцсетях, поздравление раз в год с днем рождения и огромная выжженная пустыня на том месте, где раньше было сердце. Нет.

Уж лучше сразу. Именно это Лара и попыталась объяснить Миру в письме. И именно поэтому сделала так, чтобы с ней было трудно связаться: выбросила симку, удалила свои страницы во всех социальных сетях и заблокировала Мира в мессенджерах. Это только на первый взгляд кажется бесчеловечной жестокостью и эгоизмом. На самом деле это милосердие, причем работает оно в обе стороны: и для неё, и для него.

Лара смотрела в иллюминатор на крохотные домики, ровные линии дорог и зеленые квадраты парков. Какой же это все-таки невероятный, сказочный, хоть порой и жестокий город. Прага вывернула её наизнанку, заставила повзрослеть, подарила ослепительную любовь, в которую Лара уже и верить отчаялась, а под конец преподала суровый урок о том, что «все тайное становится явным» и нельзя жить, пряча голову в песок. Рано или поздно любая спрятанная проблема вылезет на поверхность, и тогда будет мини-апокалипсис. Нет, Лара, конечно, и раньше это знала, но никогда это не было так больно и так доходчиво. Она грустно усмехнулась. А еще похоже, что надо благодарить Прагу за новую работу. Лара уже готовилась попрощаться со своими учениками, но у их родителей на этот счет оказалось другое мнение. Все мамы тут же заявили, что им не хочется терять такого учителя и что они согласны на онлайн-уроки. По той же цене. Лара все посчитала, перевела итоговую сумму в рубли и поняла, что даже с учетом налогов, у нее таким образом будет получаться в два раза больше денег, чем в родном универе. Что ж, хоть одна хорошая новость. Мирек бы ею гордился. Черт!

Лара еле слышно застонала. Как бы она ни пыталась думать о чем-то другом, мысли все равно сворачивали на Мира. Ничего, это сейчас тяжело. Пройдет время и станет легче. Наверное… Она зажмурилась и попыталась уснуть, но перед глазами вставало искаженное лицо Мирека, с которым он наверняка читал её ужасное сообщение. Больно от этого становилось так, что сухим спазмом перехватывало горло, и уверенность в том, что она поступила правильно, таяла на глазах.

— Лариса, нам надо поговорить, — мама без стука открыла дверь ее комнаты и решительно вошла внутрь.

— Мам, — Лара раздраженно обернулась, — у меня через полчаса занятие!

— Вот через полчаса в свой компьютер и уткнешься, — парировала мать, присаживаясь на узкий диванчик, а потом осторожно спросила. — Ларка, что все-таки случилось? Ты обещала, что потом расскажешь, просила тебя не трогать, но ведь уже неделя прошла.

Лара с силой потерла лицо руками. Черт, ну да, надо как-то объяснить всё это. Вот только как?

— Мне пришлось вернуться, потому что со мной раньше срока разорвали контракт, — она увидела, как мама нахмурилась. А это ведь она еще не сказала, почему. Кстати, надо отдать должное университету, они постарались не выносить сор из избы и указали, что причина была в «неотложных семейных обстоятельствах преподавателя, по которым ей пришлось срочно покинуть страну». И на том, как говорится, спасибо. Жаль, что маме эту версию, в отличие от руководства УрФУ, не скормишь.

— Мы так и поняли с папой, что контракт разорвали. А почему, доча? Что-то случилось?

Лара глубоко вздохнула для храбрости, развернулась к маме лицом и выложила всё. В конце концов, ничего противозаконного она не совершила. И родители имеют право знать правду.

— Ларис, — растерянно проговорила мама, когда она закончила свой рассказ, — но ведь это плохо. Очень плохо. Нельзя было так поступать. О чем ты только думала?

Интересно, что каким бы взрослым ты себе ни казался, стоит только родителям начать говорить с тобой, как с малышом, разбившим сахарницу, сразу куда-то пропадают все результаты психологической работы над собой. Вот и Лара в ответ на мамины слова зло и некрасиво разрыдалась, ощущая дичайшую боль от того, что ее не поняли. И вместо такой нужной сейчас поддержки отчитывают, словно девочку.

Мама подошла и неловко обняла ее, видимо, принимая этот порыв за слезы раскаяния, но Лара вывернулась из объятий, шмыгнула носом и яростно сказала:

— Не надо меня обвинять. Я его люблю. И поступила бы так еще раз, если бы могла выбирать. Понятно? Мир — это вообще лучшее, что со мной происходило в жизни!

— Мир?

— Мирослав, — от запретного имени, произнесенного вслух, силы разом кончились, и Лара тяжело откинулась на спинку стула. — А если ты считаешь, что я поступила аморально, значит, у тебя аморальная дочь. Поздравляю! Живи теперь с этим!

— Я-то с этим проживу, — отбрила её мама. — А ты? Это же был шанс! Шанс переехать в Европу! Ну неужели нельзя было немного потерпеть ради этого? Вот скажи мне, ради бога, что ты дальше-то будешь делать?

Лара молчала. Мама была права и одновременно не права.