– Хоттабыч, ну ты же сам все понимаешь… – Начал было опять читать мне «мораль» командир, но неожиданно напоролся на мою «просящую снисхождения» физиономию, отдаленно напоминающую умильную морду кота из Шрека, только лысую, дряблую и морщинистую. – Короче, ну не из Кремля же мы своими ножками пойдем? Остановимся за пару кварталов от дома, и прогуляемся, если уж невтерпеж.

– Командир, ты настоящий человек! Человечище! – Радостно произнес я, запрыгивая в салон.

Поскольку водителя не наблюдалось, я решил, что вести будет оснаб, поэтому и занял место рядом с водителем. Я не прогадал – командир действительно уселся за руль, и мы покатили «на выход» из Кремля. Все то время, что я находился в этой параллельной реальности, куда попал после своей смерти, я еще ни разу не прошелся по этим старым Московским улицам, образца 1943-го года – все на автомобиле, да автомобиле. А мне этого так хотелось! Хотелось просто до дрожи в коленях! Ведь это Москва моей молодости! Правда в сорок третьем году я был далеко отсюда… Но разве что-то решают два-три года? Даже пять? Эта та же самая Москва, где я был безмерно счастлив! Та Москва, где я был полон надежд на светлое будущее! И эта та самая Москва, где я встретил свою любовь… Останови! – неожиданно воскликнул я, едва не перепугав до икоты оснаба.

Ну, перепугав, это я конечно передергиваю – напугать командира, это еще постараться надо… Но я, видать, постарался.

– Офонарел? – Машина, истошно взвизгнув тормозами, резко остановилась, и я едва не высадил лбом лобовое стекло – никаких ремней безопасности и в этом времени и в помине не было. – Чего чудишь, старый? – Петр Петрович повернулся ко мне, едва не пожирая глазами. – Угробиться решил?

– Больно, сука! – Я потер стремительно растущий на лбу «рог». В голове шумело, а шишак болезненно пульсировал.

– Еще бы! Хорошо, что стекло крепкое… Что случилось-то? – обеспокоенно спросил он. – Ты как будто самого Господа Бога увидал?

– Вон в том доме, – я указал на противоположную сторону улицы, – моя благоверная… Глафира Степанна, упокой Господь её душу, жила… – И по моей бритой щеке прокатилась одинокая слезинка. – Сколько раз я её до этого дома провожал… что и не упомнить… А как мы с ней целовались украдкой в вечерних сумерках, чтобы её батька с мамкой не заметили…

– Слушай, Хоттабыч, так она же… – И он осекся, как-то испуганно на меня поглядывая.

Какой же я дурак! Ведь она и вправду жива! Пусть не она, а её двойник… Ведь существовал же мой… И я рванулся «на выход» – только ткань рубашки затрещала.

– Ты куда это собрался, старый дурак? – Рука командира крепко держала меня за ворот. – Уж не к благоверной ли своей, намылился? Можешь не отвечать – сам вижу! И мне для этого тебе даже в башку залезать не нужно!

Я дернулся, но оснаб держал крепко, да и ткань рубашки оказалась выше всяких похвал – выдержала, не порвалась.

– Подумай, Хоттабыч, кто ты сейчас? – Охладил мой командир. – Ты совсем не тот молодой офицер, красавец и герой войны, кем был семьдесят лет назад! Ты старый и дряхлый старикан! – Он намеренно бил по самому больному, чтобы охладить мой «грудной пожар» – И ты что ты ей скажешь? Здрасьте, я ваша тётя? Вернее, деда! Ты только девчонку испугаешь… Ведь сколько ей сейчас? Восемнадцать-двадцать?

– Я понял… – глухо произнес я, а в груди сильно защемило. – Спасибо, командир… Бес попутал…

– Да не бес это, Хоттабыч, – я увидел в глазах командира какую-то затаённую печаль, – это любовь… Только теперь эта любовь для тебя – недостижима… Прости, старина, но теперь она… Не для тебя…

– Но я же могу её просто увидеть? – с надеждой спросил я. – Хотя бы мельком? Не затевая разговоров, не заходя в гости? Как обычный прохожий?

– Предлагаешь, подождать её? – спросил оснаб. – А если она так и не появится?

– А вдруг? Давай пройдемся по улице, немного постоим… Посидим немного на лавочке… И если её не увидим…

– Продолжим в следующий раз? – ехидно поинтересовался оснаб.

– Ты все-таки лазаешь у меня в голове, командир! – Я по-дружески ткнул его кулаком в плечо.