…Юна читала написанное, как не своё. Будто бы недалекий студент принес ей работу на зачет, а она, разбирая его каракули, теряет время и терпение: что за чушь? что за жуть? Но в глубине души она понимала: с тех пор ничего не изменилось. Она по-прежнему опиралась на боль, а за стеклом Тимур он – не её он желал, лично, но лучшего, на его памяти, напарника, того, кем она уже не была, и не смогла бы стать. Чудеса рассеялись. Она сказала зеркалу: «Пусть это сгорит». Отражение ответило: «Только вместе с твоим страхом».

Деваться было некуда. Страх материлизовался и плясал, заглядывая в глаза, лапами на плечи, пускал слюни и сопли ей на грудь, скулил. Тело у него было собачье, а лицо человечье, хвост скорпиона скреб пол с кошмарным рвущим уши звуком. Она отмахнулась. Он оскалился. Он, несмотря на свой жалкий облик, был страхом, со всеми вытекающими из этого последствиями. Не кусался, но в любой момент мог.

Сколько раз она наблюдала за Тимуром на сцене, а потом рвала ногтями руку, чтобы не пойти следом, за кулисы? Сколько раз она мечтала о том, как…, понимая, что мечты – это мир Идей, и, опущенный в Вещи, он тут же лишится того, чем является: святости? Юна не считала. Голос был внутри, голос был её голосом: «А что ты теряешь? Что потеряешь, рискнув? Может ли быть хуже, чем сейчас? Ты жить боишься, жить! Женщина – жизнь – животное… Слон, слон, слон! Чёрный слон! Жить не хочешь, следовательно, ты мертва!» Смерть улыбалась внутри нее. «Смерти нет, – новая мысль, – ты сама создала свою смерть».

Не нужна ему, ему не нужна… Кому – ему?

…Я стоик, а не женщина, я выдержу всё то, что эти глупые тёлки вытворяют: мать, бабка, подружки-стрипухи.

…Я направлю их, куда нужно. Без меня они не то, что сесть куда-то, даже рыбку не съедят без травмы для горла.

…Я не такая, как они.

…Я – это Он.

Я телесная (человек) ему не нужна.