Плюхнувшись рядом с ней, близнецы смотрели на серо-сиреневую громаду здания.
— А школа, — вдруг вспомнила она. — Вы же должны быть в школе.
Джарси пожал плечами.
— Ты на весь день уходишь искать работу, на которую нам надо жить. Мы с Талли должны ухаживать за папой и делать все на ферме, пока ты не вернешься, чтобы заняться вечерними делами. Если учитель и может нас чему учить, то мы и сами сможем учить.
Талли заговорила дрожащим, сбивающимся, полным слез голосом, хотя она редко позволяла себе плакать.
— А если папа никогда не поправится?
Не отвечая, Керри наклонилась и утерла ее единственную вытекшую слезу. В этом вся Талли. Эти женщины гор. Сдержанные. Отчужденные. И в горе, и в надежде. Потому что впереди всегда еще больше горя, и новая надежда.
По щекам Джарси же уже двумя потоками текли слезы. С той же силой, с какой он поглощал лепешки огромными кусками. Как будто в его жизни никогда больше не будет ни лепешек, ни слез.
Все трое молча смотрели на ведущий к дому длинный зеленый склон.
Дернув ногой в ботинке, каблук которого начинал отходить от подошвы, Джарси спросил:
— Может, тебе стоит спросить в той гостинице, куда ехали все эти люди со станции «Бэттери Парк». Им там может понадобиться помощь.
— Я не… — начала было Керри. Она вспомнила Джона Кэбота и то, как он рассматривал все вокруг. Наблюдал, как будто это была витрина в музее.
Примитивные люди на своей примитивной земле и их жалкие попытки выжить в условиях угрозы их привычному существованию.
Да она близко не подойдет ни к нему, ни к Мэдисону Гранту и таким, как они.
— Я не… — Керри осеклась. Вздохнула. Прижала близнецов к себе.
Было ясно — ей придется зайти в шикарные двери отеля. Увидеть блеск мрамора, сверкание дамских нарядов, взгляды джентльменов, разгуливающих со стаканами бренди. Но она будет высоко держать голову.
Она опустила взгляд. Ее руки были в ссадинах и темно-лиловых пятнах. И этого нельзя было скрыть, как высоко ни задирай голову.