Глава 48
Во рту растекался вкус железа. В носу стучало. В уголках рта запеклась кровь. Головная боль еще усилилась, распространяясь до самого позвоночника. Суставы болели. Руки были связаны за спиной, а ноги скручены пластиковой лентой. Ленты впились в кожу, когда Беатрис попыталась освободиться. Боль пронзила все тело. Перевернувшись на бок, она сумела подняться на колени.
Он говорил успокаивающе, когда, придавив ее, приложил к ее лицу тряпку. Нашептывал, убаюкивал. «Ну-ну, ну все, ничего страшного, все будет хорошо». Она похолодела. Тот же голос, в котором она находила защищенность, когда они вместе лежали в темноте спальни.
Запах, напоминающий ГОМК[60], никак не желал улетучиваться, продолжал колоть ноздри. Этот запах она запомнила еще со времен практики в следственном изоляторе в Гётеборге — у подростков во время ломки это химическое вещество выходило с пóтом. Наркотик для дейт-рейпа[61]. Однако сексуальному насилию она не подверглась. Это было и не нужно. Видимо, лекарство использовалось как снотворное, чтобы облегчить транспортировку.
Она уставилась в черноту, окружавшую ее. Коленям было жестко. Бетонный пол. Значит, она не в квартире. Должно быть, он протащил ее по бетонному полу. В помещении повис сильный запах пота и болезни. Приступ паники охватил ее, когда она почувствовала, что нечем дышать. Удушье? Сделав несколько глубоких вдохов, она все же набрала в легкие кислорода. Что с воздухом? Он заканчивается?
Беатрис двинулась наобум по шершавому полу, извиваясь как угорь. Ощупала углы комнаты. Отталкиваясь ногами, переползла вперед. Руки наткнулись на что-то мягкое. Подушка. Или матрас. Потом ткань закончилась. Вместо нее — что-то холодное, липкое, покрытое волосами. Она дернулась, словно ее ударило электрошоком. Бесформенная масса зашевелилась, задрожала, раздался слабый стон. Она наткнулась на человеческое тело. Окровавленный, едва живой человек. Она забилась в угол комнаты. Легла в позе зародыша, пытаясь унять дрожь во всем теле. Контролировать дыхание. Медленный вдох. Тело больше не издавало ни звука. Она поползла обратно. Дрожащей рукой нащупала пульс. Толкнула мужчину, чтобы перевернуть его на бок. Приложила щеку к его губам. В нос ударил запах мертвечины, Беатрис вырвало. Потом она снова повернулась к мужчине и прислушалась. Дыхание было едва уловимым. Она не заметила, как в двери повернулся ключ.
Линн начала думать, что слегка поторопилась. Перейдя улицу, она неуверенным шагом приблизилась к подъезду дома по Тулегатан, 24. Правда, у нее имелся план: если Юаким откроет, она скажет, что Беатрис прислала ей вчера вечером эсэмэску о том, что они записаны на тренировку в зал в доме напротив. Неважно, что это казалось совершенно неправдоподобным. Беатрис просила ее о помощи. Каким-то образом надо загладить ее ошибку. Никто ничего не узнает. Но для начала нужно увести ее из квартиры.
Линн успела поймать ручку двери подъезда, прежде чем та захлопнулась, когда оттуда вышла пожилая дама и двинулась прочь по улице. Раздался тревожный звон, когда стеклянная дверь подъезда с глухим стуком закрылась за ней. На другой стороне улицы кто-то окликнул Линн, но она не услышала. Прочтя на доске фамилии жильцов, она стала подниматься по лестнице. Четвертый этаж. Потом вдруг замерла и вернулась. За белыми пластиковыми буквами на доске, где теперь было написано «Риджлейк», она отчетливо могла разглядеть темные очертания букв фамилии предыдущего владельца. Резко выделялись фрагменты букв «Б» и «Ё» в тех местах, где раньше находились убранные пластиковые буквы. Там было написано «Бергшё».
Неприятный холодок пробежал по спине. Линн покачала головой. Юаким «Риджлейк» с подачи Гренфорса выкупил квартиру разоренного старика? Разве это не сделка на основе инсайдерской информации? На грани мошенничества? Похоже, нет ничего невозможного, когда речь идет о секторе частных инвестиций. В подавленном настроении она поднималась вверх по лестнице. Впрочем, что Беатрис нашла в Юакиме Риджлейке — это ее личное дело.
Шум оживленных улиц Стокгольма снаружи не доносился. Здесь, в стенах здания XIX века, таился покой — словно ничего не случилось за последние сто лет. Казалось, весь дом задержал дыхание. Ни звука не раздавалось с верхних этажей, когда она поднялась на четвертый. Ни звона посуды, ни радио, ни шагов. Едва поднявшись на площадку, Линн увидела табличку на двери. Не без колебаний позвонила в звонок.
Не дождавшись ответа, постучала. Громко и требовательно. Если они весело провели вечер, то наверняка крепко спят. Никто не открыл. Линн приоткрыла щель для писем, прислушалась — может быть, они заняты неким
Уже собираясь сдаться и повернувшись к лестнице, она все же достала мобильный телефон и набрала номер. Сигналы уходили в мобильник Беатрис. Поначалу из квартиры ничего не было слышно. Потом раздался слабый звук — гудение от вибрирующего телефона, лежащего на столе или на полу.
Телефон Беатрис.
Никто не снял трубку.
Как, черт подери, она могла оставить свой телефон? Найдя у себя сообщение от Самана, Линн набрала номер Юакима. Прислушалась, приложив ухо к двери, но ничего не услышала.
Никаких звуков.
Никто не ответил.
Линн нехотя стала спускаться вниз по лестнице. Дойдя до нижнего этажа, девушка остановилась. Узкая полоска света пробивалась из-под приоткрытой стальной двери. Дверь в подвал. Войдя в подъезд, Линн не обратила на нее внимания — или же эта дверь была закрыта?
Из подвала доносился глухой металлический лязг. Там кто-то работал. Возможно, сантехник.
Линн поежилась от неприятного чувства и осторожно приблизилась к двери подвала. Беатрис не отвечает. И фамилия на доске — Бергшё. Тут что-то не так.