Адольф Бергшё огляделся по сторонам. Ему почудилось нечто знакомое. В слабом свете одинокого уличного фонаря все вокруг приобрело мягкие очертания. Он напрягся, пытаясь вспомнить. Ведь он уже бывал здесь раньше? Или же нет? Он продрог. Мороз пощипывал кожу, старик обнял себя обеими руками, тщетно пытаясь отыскать зацепки в туннелях памяти, которые в последнее время все чаще приводили в тупик. Земля под ним покачнулась, он схватился за столб, чтобы удержать равновесие. То, что вокруг было темно, как в погребе, за исключением крошечного островка света под фонарем, еще больше усугубляло ситуацию. Темнота не давала точек опоры, за которые можно было бы зацепиться. Ни одного спасательного круга среди черноты. Ничего знакомого, что могло бы подстегнуть сознание. Поскольку земля под ним продолжала покачиваться, он судорожно вцепился в столб и опустился на колени. Влажные ладони обожгло ледяным металлом. Как когда-то в детстве, когда лизнул мерзлую водосточную трубу рядом с крыльцом, и маме пришлось полить его теплой водой, чтобы вызволить из рабства его примерзший язык.

Он напряженно вглядывался в темноту.

Ничего.

Работу мысли затрудняло то, что все вокруг, погруженное в глубокий мягкий снег, было лишено четких границ и очертаний. В последние дни постоянно мело, и метель не унималась. Удивительное обстоятельство, учитывая, что дело происходило в середине ноября и не где-нибудь на севере, а в Сольне неподалеку от Стокгольма. Однако сам Адольф Бергшё не осознавал этого, стоя под снегопадом, от которого растаявшие снежинки стекали по лицу тонкими струйками.

Потеря ориентации у Адольфа Бергшё объяснялась тем, что ему было восемьдесят восемь лет и он страдал болезнью Альцгеймера — о чем он тоже не знал. Однако он остро ощущал на себе влияние болезни. Как сейчас. Он был уверен, что узнает это место, но память отказывалась служить ему. Зрительные впечатления поступали в мозг, нервные окончания схватывали их. Но дальше дело стопорилось. Впечатления не перерабатывались, как он ни старался. Сигналы попадали не туда, он был не в силах извлечь ничего из памяти, напоминавшей запертый сейф.

Его забывчивость не создавала бы столь серьезной проблемы, не стой он в данный момент среди танцующих снежинок в одной зеленой ночной рубашке с логотипом «Care4Me» на спине. Больше на нем ничего не было, даже носков. Подгузник, который на него надели на ночь, он умудрился снять и оставить в коридоре дома престарелых, расположенного всего в ста метрах от того места, где он стоял. Не помнил он и того, что именно этот подгузник, переполненный и к тому же натирающий, разбудил его среди ночи. Он не помнил, что позвонил в звонок вызова ночной медсестры, а когда никто не пришел, предпринял попытку сам найти дорогу до туалета. Подсознательно он помнил, что дневные медсестры огорчались по поводу того, что он изводит слишком много подгузников.

Адольф Бергшё, всю жизнь живший по принципу, что надо делать все от тебя зависящее и не становиться обузой другим, понял, что ночная медсестра занята другими, кто больше нуждается в ее помощи. Пациентами, которые по-настоящему больны, а не просто желают удовлетворить свои надобности.

Трудности начались, едва он отправился на поиски туалета. Ему почему-то пришло в голову, что туалет в коридоре, а не в отделении, из которого он только что вышел, а оказавшись в коридоре, он забыл, по какому делу идет. Бродя взад-вперед, он пытался вспомнить, куда ему надо, что позднее подтвердили камеры наблюдения, зарегистрировавшие его движения. Те самые камеры, которыми заменили постовых медсестер, дежуривших ранее на каждом этаже. Отчаявшись и собравшись повернуть назад, он обнаружил, что не помнит, где его комната. Какая дверь его? И на нужном ли он этаже? Все выглядело совершенно одинаково.

В конце концов он добрался до автоматических дверей выхода, которые открывались только изнутри. Шагнув на каменные плиты за дверями дома престарелых, Адольф Бергшё не отдавал себе отчета, что в этот момент сделал решающий шаг в своей жизни. Ему и в голову не приходило, что он шагнул навстречу скорой смерти.