Заглядевшись, я замедлил шаг, и тут в воздухе прямо возле моего уха просвистел камень. «Э-эй, – закричал кто-то. – Держи, не то уйдут». «Это про нас?» – успел я подумать, а из узкого переулка нам наперерез выскочили сразу пятеро оборванцев, лохматых и грязных. У двоих были в руках то ли дубинки, то ли просто палки. Я решил… хотя, если честно, я даже не успел ничего решить.
– Бежим отсюда, – крикнул Ник и дернул меня за руку, но мои ноги как в землю вросли. В следующее мгновение они окружили нас, вывернули руки и приперли лицом к дощатому забору. Я пробовал высвободиться, но тут же огреб хороший удар дубинкой по шее. Рядом зашипел от боли Ник. Ему тоже досталось.
– Откуда такие? С пристани? – спросил прямо над ухом чей-то голос. Выговор был, в общем, понятен, но я ничего не отвечал. Мне было тоскливо и отчего-то горько. «Опять я все испортил», – запоздало понял я.
– Небось немец, – сказал другой и обидно выругался. Я обернулся и увидел нападавших: это были парни примерно нашего возраста, с чумазыми курносыми рожами. У одного серые от грязи вихры зачем-то были перевязаны ленточкой. Он сказал еще что-то своим – этих слов я не понял, – потом осклабился, показав гнилые зубы, и снова врезал мне по шее. Я ткнулся лбом в шершавую доску.
Кто-то уже шарил по моим карманам. Кто-то лез за пазуху, кто-то пытался расстегнуть ремень (отличный тканевый ремень с блестящей никелированной пряжкой). «Серебро?» – проговорил кто-то недоверчиво. Тот, что с ленточкой, нащупал кожаный чехол спикера, попытался сдернуть. «Все как всегда, – подумал я почему-то. – И тут
– Что тут держишь? – спросил вор, дергая за чехол. – Золото?
– Сейчас, – пообещал я. – Я сам.
Меня поняли. Клещи ослабли. Молниеносно запустив руку под ремень, я вытащил оттуда пистолет. Ничего не произошло: грабители только присвистнули, разглядывая невиданную вещь, и как будто даже придвинулись поближе ко мне, оставив Ника. От них мерзко пахло потом и грязной одеждой. Я сжал теплую рукоять «Макарова» и щелкнул предохранителем. Никто ничего не понял, только тот, что с ленточкой, – наверно, главарь, – нахмурился и протянул руку. И тогда я выстрелил. Еще и еще раз.
Выстрел был оглушительным: с окрестных тополей с шумом поднялись в воздух вороны и принялись кружиться с неистовым карканьем; тот же звук, вроде карканья, издавал теперь светловолосый оборванец, корчась в пыли у наших ног. Еще один прислонился к забору, зажимая рукой обгоревшую дырку в боку: мне пришлось стрелять в упор. Он выл, не переставая, и понемногу сползал на землю. Дубинку он выронил. Остальных воров и след простыл.
– Вот так, – почему-то сказал я.
Тот, с ленточкой в волосах, дернулся и затих.
– Бежим, – повторил тогда Ник. Я дернулся было бежать по дороге к пристани, но Ник потянул меня назад, и мы побежали, спотыкаясь и едва не падая, – обратно, туда, откуда пришли, – а что оставалось делать? Кажется, за спиной уже раздавались крики, но мы даже не оглянулись, только прибавили ходу. Теперь мы неслись, не разбирая пути, по кривым незнакомым переулкам, по счастью безлюдным, – между заборов и плетней, пугая кур, и бежали так довольно долго, пока не поняли, что окончательно заблудились.
– Стой, – сказал тут я, тяжело дыша. – Отдохнем.
Мог бы и не напоминать. Ник был бледен, как покойник. Он пошатнулся, и я схватил его за плечо.
– Господи, – прошептал он. – У тебя был пистолет?
– Был, – произнес я тупо.
– И ты… слушай, Фил… ты что, убил их?
У него стучали зубы. Меня трясло не меньше.
– Он хотел забрать спикер, – пробормотал я. – Мне надоело, что у меня постоянно отбирают спикер.
Я чувствовал, что несу сплошную чушь. Мне хотелось плакать и смеяться одновременно. Так начинается истерика, холодно заметил кто-то внутри меня.