В середине января я прилетел в Тегусигальпу, собираясь вернуться в джунгли и написать отчет о раскопках для «Нэшнл джиогрэфик». Мне было любопытно увидеть, как президент, его окружение и пресса намереваются вести себя в джунглях, кишащих змеями и инфекциями. Я также поймал себя на мысли о том, что поразительное совершенство дождевых лесов может быть уничтожено с приходом людей, в котором я сыграл определенную роль.

Мое возвращение на У1 началось утром 11 января 2016 года, когда водитель встретил меня в Тегусигальпе, еще до рассвета – нам предстояла долгая поездка на аэродром, откуда я должен был отправиться в долину на военном вертолете, вылетавшем в восемь утра. Вирхилио предупредил, что мне нужно взять все необходимое для ночевки на У1, включая еду и воду, потому что вертолетные перевозки были ненадежны, а мне, возможно, пришлось бы провести там ночь или даже задержаться на несколько дней. Я закинул свой битком набитый рюкзак в кузов старенького пикапа с треснутым лобовым стеклом и государственными логотипами на дверях. Машина рванула с места на большой скорости и помчалась по пустым улицам столицы, напоминавшим постапокалиптический пейзаж. Вскоре мы покинули город и с ревом понеслись по спускам и подъемам горной дороги. Час спустя мы попали в густой туман высоко в горах. Желтые огни встречных легковушек и грузовиков сперва зловеще мерцали, затем вспыхивали, как фейерверки, и наконец проносились мимо; задние фонари еще некоторое время мигали в чернильной темноте. Когда начало светать, туман стал клочьями повисать на склонах гор и заполнять долины. Внутренняя часть Гондураса потрясающе красива и сурова – сплошные горные хребты, разделяемые зелеными долинами. Мы то поднимались, то опускались, за окном мелькали указатели с обворожительными названиями деревень – Эль-Маго, Гуаймака, Кампаменто, Лепагуаре, Лас-Хойяс. Мимо этих поселений мы проезжали год назад, только теперь, окутанные ранним утренним туманом, они имели потусторонний вид, заставлявший думать о непостижимости и «когнитивном диссонансе» нынешнего Гондураса.

Мы прибыли на полосу задолго до назначенного времени и выяснили, что полет к тому же откладывается на много часов. Я с удивлением увидел, что убогая хибара аэропорта уже перестроена в археологическую лабораторию. Рядом с ней выросло новенькое, построенное из бледно-желтых блоков здание армейских казарм с крышей из гофрированной жести: здесь жили солдаты, посменно охранявшие У1.

Гондурасский вертолет, «Белл UH-1» оливкового цвета, стоял на полосе. Наконец мы поднялись в воздух и час спустя пролетели через ущелье; перед нами снова открылось волшебное зрелище – долина, залитая солнечным светом. Когда мы зависли над лагерем, я понял, что мои страхи, похоже, подтверждаются: сверху берегов реки было не узнать. В густых зарослях на другой стороне реки вырубили новый, более обширный участок с земляной посадочной площадкой, помеченной гигантским красным крестом из пластмассовых полос.

Мы приземлились, и я выпрыгнул со своим рюкзаком, а вертолет вскоре взмыл в воздух. Все здесь изменилось. Я прошел по грудам срубленных растений, пересек реку по бревнам, выложенным зигзагом. После экспедиции 2015 года в долине случилось наводнение, которое размыло прежнюю посадочную площадку, превратив ее в каменистый остров посреди реки. Появилось новое русло – река теперь текла ближе к валу, который вел к лагерю. К счастью, важные для археологов территории на высоких террасах над поймой не пострадали.

Забравшись на вал, я снова испытал потрясение, увидев, как изменился наш прежний лагерь. Напочвенный покров и небольшие деревья были удалены, остались только высокие деревья. Образовалась открытая, горячая от солнца утоптанная площадка. Невыразимая тайна погружения в живой, дышащий дождевой лес исчезла. Год непрерывного пребывания людей нанес джунглям непоправимый ущерб. Исчезли одинокие палатки и гамаки, которые висели здесь и там между могучих мрачных деревьев и давали уединение. Теперь здесь раскинулся палаточный городок. Палатки гондурасских солдат стояли на открытых местах под жарким солнцем – ряды жилищ из зеленого полотна и синего брезента, удерживаемые деревянными шестами, окутанные дымом кухонных костров. Риск нападения змей снизился, но вид стал намного менее привлекательным. Повсюду пролегали дорожки, устланные срезанным бамбуком, и деревянные мостки над илистым грунтом, вдалеке стрекотал генератор. Я расстроился, хотя и понимал, что эти изменения – неизбежное следствие нашей экспедиции в долину. Даже звуки в джунглях стали другими: крики и зовы доносились откуда-то издалека, дикие животные отступили в лес.

Но расчищенную площадку со всех сторон окружала непроходимая стена джунглей, и я с удовольствием вглядывался в лес – темный, непостижимый, полный голосов животных. Войдя в лагерь, я поздоровался со Спадом, который варил кофе в кухонной зоне. Он был в этой экспедиции менеджером по логистике – Вуди и Салли участвовали в других проектах. В долине произошли существенные изменения к лучшему: над разлившейся топью, в которой мы чуть не утонули, проложили мостки из деревянных палет и постелили сверху тяжелые резиновые коврики.

Я хотел поставить свою палатку как можно дальше от городка, но, когда я осматривал края расчищенной зоны, молодой солдат вежливо остановил меня и жестами показал, что нужно идти назад: «No, no, señor, – сказал он. – Serpientes para allá. Тут повсюду змеи».

Придя в раздражение, я поставил палатку на свободном месте внутри городка. Забравшись внутрь, я разделся, во второй раз за день облился концентрированным репеллентом, обрызгал им одежду и снова оделся. По палатке распространился удушливый запах. Я схватил блокнот и камеру и направился в потерянный город. Теперь туда вела хорошая тропинка – никаких сопровождающих с мачете и никакой опасности заблудиться. День стоял прекрасный, по небу плыли кучевые облака.

Я перешел на другой берег реки по мостику из древесного ствола, а когда добрался до крутого склона перед пирамидой, увидел несколько солдат, которые готовились к приезду президента – выкапывали ступеньки в земле и укрепляли их с помощью кольев и поленьев. Вместо перил протянули нейлоновый трос. Я поднялся по ступенькам к основанию пирамиды. Тропинка здесь сужалась, и я, снова оказавшись на краю почти девственных джунглей, порадовался тому, что они выглядят как прежде, если не считать таблички с надписью: С ЭТОГО МЕСТА КУРЕНИЕ ЗАПРЕЩЕНО.

Место вокруг тайника осталось почти нетронутым – его расчистили лишь слегка, чтобы у Анны, Криса и других археологов появилось пространство для работы. Крис прилагал максимум усилий, чтобы сохранить все в первозданном виде.

Я поздоровался с Крисом и Анной, работавшими на участке в один квадратный метр. Там находились артефакты, которые на следующий день собирался увезти президент. Анна аккуратно очищала от земли эффектный ритуальный сосуд с изображением голов хищных птиц. Я познакомился с новыми археологами, работавшими на объекте, – как гондурасцами, так и североамериканцами.

Зона тайника была огорожена желтой лентой и разграфлена веревкой на участки площадью в один квадратный метр. За несколько дней с начала работ вскрыли три квадрата, два из них были наполнены удивительными артефактами. Раскопки третьего велись с одной стороны, за пределами тайника, с целью определения естественной стратиграфии места – расположения слоев земли без артефактов.

Я был рад увидеть Дэйва Йодера: он снова был увешан камерами и щелкал затвором. Он освещал ход раскопок по заказу «Нэшнл джиогрэфик» и выглядел гораздо лучше, чем при нашей последней встрече. Я спросил Дэйва о лейшманиозе и услышал хорошую новость: после двух капельниц болезнь быстро прошла и дополнительного лечения не потребовалось. Но он мучительно отходил от приема препаратов. «Несколько месяцев я чувствовал себя усталым, изможденным, – сказал он. – Откровенно говоря, я не уверен, что выздоровел полностью».

Как он отнесся к предложению вернуться в джунгли, беспокоился ли о своей безопасности?

«Я – фотограф, – фыркнул он. – Я приезжаю в такие места не для того, чтобы чувствовать себя в безопасности». И действительно, чуть позднее было несколько случаев на У1, когда Дэйв чудом избежал смерти. Как-то раз ночью, по пути в сортир, он наткнулся на «совершенно охреневшую» четырехфутовую коралловую змею, сползавшую по бамбуковому колу. Спустившись на землю, та направилась прямо в лагерь, хотя Дэйв пытался отвлечь ее своим наголовным фонарем и топал ногами, чтобы напугать. Гондурасские солдаты, которые несут по ночам «змеиное дежурство», успели прибежать вовремя и изрубили змею. («Мне было неловко из-за этого, но стояла ночь, отловить ее и унести подальше я не мог. Что оставалось делать? – Потом он иронически добавил: – По крайней мере, мы спасли жизни множества грызунов»).

Позднее в том же месяце Дэйв, Спад и несколько археологов чуть не погибли во время происшествия в воздухе. Они летели из долины на вертолете, который доставил меня, – старый штурмовой «Белл», помнивший еще Вьетнам, с придверными стойками для крепления пулемета 50-го калибра. Дверь была, как водится, открыта, чтобы Дэйв мог снимать без помех. Но когда он закончил фотографировать, кто-то подошел к двери, чтобы закрыть ее, – и дверь сорвалась с борта. Падая, она пробила дыру в фюзеляже и чуть не ударилась о хвостовой ротор и стабилизаторы. Если бы она задела одну из этих частей, с У1 пришлось бы увозить восемь мешков с телами. Крис прилагал максимум усилий, чтобы минимизировать риски, и очень расстроился, узнав о случившемся. Как я узнал позднее, такие двери на «Белл» нужно закрывать особым способом, чтобы избежать перепада давления воздуха, который может сорвать дверь с ползунков.