Николай Иванович был в тёмно-серой шинели толстого сукна, я — в длинном пальто, которое сейчас выглядело бесформенным, потому что еле-еле скрывало под собой мой экзотический наряд. Я привыкала к новой одежде целую неделю: надевала и ходила по своей комнате после отбоя, приглядывалась, запоминала наизусть названия всех предметов и деталей. Я узнала бы их, если бы попались другого фасона и покроя; знала и другие виды одежды и обуви, которых не привелось надеть на себя.

Николай Иванович зябко засунул руки в карманы шинели. Мы вдыхали чистый, сухой и холодный воздух и тихо беседовали. Удивительно, мы говорили почему-то о простых, абсолютно далёких от нашей сегодняшней цели вещах: дровами или углём сподручнее топить печь; как весело плескаться даже в самой маленькой речке; в котором часу до войны засыпала Москва; какого цвета южные моря…

Мы покинули пределы села и, не сговариваясь, прибавили шаг, но беседа наша оставалась плавной, лёгкой и касалась приятных, совершенно не обязательных вещей.

Дорога, оставаясь в целом пологой, всё больше забирала вверх и становилась каменистой. На крутых подъёмах, заваленных сыпучим щебнем, Николай Иванович оборачивался, чтобы дать мне руку, и я буквально подлетала вверх, как пёрышко.

Воздух казался ещё суше, а на земле не было уже ни льда, ни инея — лишь кое-где между кустиками сухой травы лежала скудная снежная крупа.

Вновь сбавили шаг. Разговор, то и дело сбивавший дыхание, прервался. Теперь каждый из нас остался наедине со своими мыслями. Но мне не хотелось ни о чём серьёзном сейчас думать. Приподняв ладонь, я мысленно прикоснулась к Николаю Ивановичу, подкачивая и выравнивая энергетику, чтобы помочь сердцу справиться с недостатком кислорода и крутым подъёмом. Скоро дыхание его выровнялось, перестало быть отрывистым и «загнанным». Товарищ Бродов внимательно сверял по приметам маршрут. Может, я приняла желаемое за действительное, только мне померещилось, будто нас объединяют смешанные чувства щемящей печали и того волнующего ожидания, которое сопровождает любой серьёзный шаг в судьбе.

Весь путь занял часа два, если не три. За это время солнце за сплошной облачной пеленой поднялось высоко, и стало теплее. Я сняла платок с головы. Наконец руководитель объявил, что мы — на условленном месте. Мы находились в узкой долине, близко подступили высокие склоны. Вправо, на юг, уходило заросшее неопрятной растительностью глубокое, тёмное ущелье. Я огляделась. Ни вблизи, ни в отдалении — никого. Интересно, откуда появится мой провожатый?

— Мы пришли раньше, — сказал Николай Иванович, взглянув на часы. — Проводник скоро подойдёт. Он не из тех, кто опаздывает.

Я ждала, какую команду товарищ Бродов даст сейчас. Найти место, где можно присесть и отдохнуть после дальней дороги? Быть наготове, внимательно смотреть по сторонам? «Скоро подойдёт» — это когда? Может, будут какие-то последние инструкции?

Николай Иванович задумчиво смотрел поверх моей головы, что называется, в пустоту: то ли собирался с мыслями, то ли решался.

— Тая, вот что я тебе скажу…

Он положил ладони мне на плечи и смотрел теперь прямо в лицо.

— Ты помни, пожалуйста, обо всех, кто тебя тут ждёт. Запомни, что ни часа и ни минуты ты не будешь одна. Тебя обеспечивают многие люди, но я и девчонки — мы всегда рядом. Ни один из нас троих не забудет о тебе ни на минуту, это невозможно, это не получится.

Николай Иванович провёл рукой по моему лбу вверх, подняв к макушке растрёпанные пряди волос, падавшие на лицо. Я после Нового года отращивала волосы, чтобы они выглядели подстриженными давно и неаккуратно. Они беспрерывно падали на лицо, лезли в глаза, и с этим ничего невозможно было поделать.

— Даже если случится, что не почувствуешь, — просто знай. Просто знай: мы рядом. Договорились?

Я ещё переваривала услышанное и ещё не нашлась, что сказать в ответ, а Николай Иванович неожиданно привлёк меня к себе и крепко обнял. Он даже не забыл осторожно повернуть мою голову, чтобы я не расплющилась носом о жёсткий ворс его шинели и не вмазалась лицом в пуговицы. Сквозь все слои одежды пробивалось тепло от его рук.

Впервые я по-настоящему пожалела, что до сих пор не предупредила Николая Ивановича об опасности, которая грозит его жизни. Но и теперь мне нужно было собраться с духом, чтобы сказать об этом вслух. Я и обхватить его руками в ответ стеснялась.

— Моё обещание в силе, — неожиданно сказал Николай Иванович очень-очень тихо, будто про себя, — я не выдам тебя.

Он отстранил меня и, снова заглянув в глаза, мягко спросил:

— Понимаем?