— Слушаюсь!

— Человек он бывалый, обстановку в Испании знает не хуже нас с тобой. Так что не привирай и не приукрашивай.

— Я никогда, товарищ комиссар!..

— Не обижайся. Предупреждаю на всякий случай, чтобы потом краснеть не пришлось. — Ян Карлович собрал листки. — И последнее. Кто в отряде вместо тебя может справиться с обязанностями командира?

— Мой заместитель — рабочий Феликс Обрагон. И на Рафаэля, старшину отряда, тоже могу положиться: коммунист, твердый как камень.

— Вот и добро: половину отряда оставишь под командой одного из них на Южном фронте, а с остальными выедешь в Мадрид. В Мадриде явишься в отель «Флорида». — Он назвал номер комнаты, пароль. — На Центральном фронте поступишь в распоряжение камарадо Ксанти. Задания будешь получать от него. Надеюсь, поладите.

В дверь постучали — и в кабинет вошел невысокий сутулый человек в мягкой куртке и берете, натянутом на густые вьющиеся волосы.

— Извините за опоздание: конечно же мы попали в очередную аварию. — В голосе его слышалась ирония.

— Да, без этого вы не можете, — отозвался Берзин, жестом приглашая гостя к столу.

— Эренбург. Корреспондент, — протянул тот руку Андрею. — А вы — Артуро, кажется, так? В рамках дозволенного, — он покосился на хозяина кабинета, — я уже кое-что знаю о вас.

— Располагайтесь, Илья Григорьевич, здесь, если вам удобно. Я же, извините, должен ехать. — Берзин собрал бумаги, запер ящики стола и сейф.

Когда он вышел, Эренбург достал из кармана трубку, сказал:

— Слава богу! Теперь можно и покурить: Старик не выносит запаха табака. — Продул мундштук, достал кожаный кисет, желтым пальцем начал набивать мундштук. — Я понимаю, что писать о вашей... работе, скажем так, не время. Но без диверсантов — не обижает вас это слово? — не бывает войны и не существует регулярной армии. Диверсии — такой же род боевой деятельности, как разведка, атака, контратака, я не ошибаюсь? — Он пыхнул дымом. — И все же мне кажется, что люди вашей военной профессии — богатыри из богатырей, отважные из отважных. Разведчик старается действовать без шума, а вы каждый раз вынуждены раскрывать себя, вызывать на себя огонь. Не так ли?

— Ну это чересчур, — не согласился Андрей. — Мы тоже стараемся не лезть на рожон, не подставлять свои головы.

— Со стороны видней, — пробурчал Эренбург. — Не будем спорить. Лучше расскажите: к а к  это делается, а главное — к а к и е  люди делают это вместе с вами.

Андрей рассказал о нескольких рейдах в тыл, постарался ярче описать и Рафаэля, и Обрагона, и пикадора Росарио, и слесаря Адольфо, и юного анархиста Лусьяно.

— Есть в отряде и журналист, Педро Варрон. Шустрый паренек.

Но Эренбурга заинтересовал Хулиан, докер из Малаги, не пожелавший оставить свой дом.

— В этом характере — вся Испания. И ее самоотверженность, и ее нежелание подчиняться дисциплине и доводам разума.

Он начал дотошно расспрашивать не столько о самих эпизодах, сколько о людях, о черточках их характеров, привычках, увлечениях. Он как бы заставил самого Андрея по-новому приглядеться к своим парням, определить то общее, что роднило их, и особенности, отличавшие каждого, на какие прежде он, казалось, и не обращал внимания. «Писатель...» — с уважением подумал Андрей, проникаясь расположением к колючему и ироничному корреспонденту «Известий».