10

В отряде Андрея ждало неприятное известие: Божидар арестован и посажен в тюрьму.

Он поехал в комендатуру. Оказалось, после их отъезда в Валенсию серб разыскал винный погребок, напился, а потом с пистолетами в обеих руках ворвался в здание мэрии, где расположились эвакуированные малагские власти, стал громовым голосом орать: «Вы, шкуры, республику продаете!» — и стрелять в потолок. Еле-еле удалось его скрутить. Хорошо еще, что обошлось без жертв. Если не считать того, что обидчивые и вспыльчивые андалузцы избили юнака, а теперь еще и требуют предать его трибуналу.

С великим трудом Андрею удалось убедить испанцев, что Божидара неправильно поняли, кроме того, он уже получил по заслугам — о чем свидетельствует его синее от кровоподтеков лицо.

Божидар, пока добивались его освобождения, помалкивал. Но стоило ему оказаться в расположении отряда, разразился таким шквалом проклятий на языках народов всех пяти континентов, что Хозефа сначала открыла рот и в ужасе стала захватывать воздух, как рыба на суше, потом на ее глаза навернулись слезы и, наконец, она захохотала.

Бойцы дружелюбно похлопывали Радмиловича, цокали языками, по достоинству оценивая и его цветистые тирады, и мастерство андалузцев. Едва удержался от улыбки и Андрей. Но, переборов себя, объявил сербу перед строем пять нарядов вне очереди. Продолжая рокотать, уже себе под нос, что «вся эта шайка сволочей, включая и рядом стоящих, — тра-та-та-та! — подлецы и предатели дела республики», Божидар все же поплелся на кухню пилить дрова. И командир воспринял эту покорность бесшабашного югослава как немалую свою победу.

Предстояло, пожалуй, самое трудное за все время его пребывания в Испании... Каждого бойца он выбирал сам. Чуть ли не с каждым побывал за линией фронта — и ни в ком не обманулся. О любом Андрей мог сказать: мой боевой товарищ. Как же разом распрощаться со столькими друзьями?.. Конечно, одних он узнал лучше, других — хуже. Одни были опытней и сноровистей, другие с трудом овладевали навыками солдат а-диверсанта. Но каждый — как брат родной... И он не вправе забрать в Мадрид самых крепких. Наоборот... Но оставить в Альмерии Феликса Обрагона, Педро Варрона, сеньора Лусьяно, Росарио и Божидара он не смог — и включил в группу, которую уводил с собой.

Среди тех, с кем он обнялся напоследок, тяжелей всего, пожалуй, было расставаться с новым командиром, неразговорчивым тяжелодумом Рафаэлем — большеруким крестьянином, так и не променявшим на форму регулярной армии свои обшитые кожей на локтях и коленях рубаху и штаны, зашнурованные по колени альпарагеты-лапти.

Отряд выстроился вдоль дороги, на которой уже стояла вереница тупорылых трофейных грузовиков «ланча».

— Желаю успехов вам, дорогие товарищи!

— Но пасаран! — вскинул кулак Лусьяно.

— Но! Но! Но! — троекратно выкрикнули, словно салютуя, бойцы.