— И как именно?

— Это мое расследование. Мне пришлось зубами и когтями выдирать свое участие в нем, а потом появляешься ты и на первом же своем собрании толкаешь речь, словно король Англии, рассказывая о том, какую отличную работу ты проделал, выслеживая свидетеля, которого мы никак не могли найти. А кто-то еще утверждал, будто в твоем отделе нет места амбициям…

— Так вот что ты думаешь?

— Я не думаю, а знаю, потому что была там. Ты хотя бы имеешь понятие, каково быть женщиной-полицейским и матерью-одиночкой?

— У тебя есть дети? — с изумлением спросил Джо.

— У меня шестилетняя дочь. Давай я расскажу тебе, каково это. Когда ты одинокая мать, всю свою жизнь тратишь на состязание с другими. Состязаешься с семьями, где есть оба родителя. С другими матерями, которые параллельно работают полный день и делают это словно бы без усилий. С коллегами-мужчинами, которым намного легче, чем тебе, хотя и не должно бы. Даже сама с собой, потому что ставишь карьерные цели, которых хочешь достичь, но не надеешься их достичь, потому что не можешь посвящать работе все свое время. Борешься против таких ублюдков, как Никки Пенн, потому что именно из-за них ты пошла на эту работу и прошла через все дерьмо — чтобы хоть что-то изменить. И единственное, чего не ожидаешь, — того, что люди, которые, как ты считаешь, находятся на твоей стороне, будут соперничать с тобой. Того, что кто-то вроде тебя заставит меня выглядеть так, словно я не справляюсь, недостаточно времени уделяю работе, в то время как я стараюсь изо всех сил, — а меня все равно выставляют полным дерьмом. Вот каково матери-одиночке работать в полиции.

Бекка отвернулась к двери и нажала три кнопки наугад. Молчание висело между ними, пока Джо не заговорил:

— Как ты думаешь, почему на совещании Уэбстер обратилась к тебе и спросила про эту женщину?

Бекка пожала плечами.

— Не знаю.

— Потому что я написал ей и Нику и сообщил, что мы добыли адрес. Заметь, я использовал слово «мы». И написал это от имени нас обоих.

— Что?

— Я не сказал им, что отследил ее один. И послал тебе копию письма, чтобы ты была в курсе.

Бекка сегодня утром не открывала почту. Чувствуя, как лицо заливает краска, она уставилась себе под ноги, ожидая, что земля разверзнется и поглотит ее, но твердь оставалась незыблемой, позволяя ей в полной мере ощутить позор. В конце концов калитка отперлась, и они направились к квартире, которую видели на камере. Позвонили в звонок, дверь открылась, и детективы представились женщине, которую опознали по записям с камер наблюдения, и попросили разрешения войти.

И Бекке, и Джо было понятно, что персона, стоящая в скудно обставленной и слабо освещенной гостиной, не принадлежит к женскому полу с генетической точки зрения.

— Чем могу вам помочь? — спросила она нервным низким голосом. Занавеси в комнате были почти полностью задернуты, и нехватка света смягчала черты.

Однако Бекка все равно отметила, что на ее лицо наложен толстый слой макияжа, призванный замаскировать щетину, которая вот-вот должна была пробиться сквозь него. Брови были слишком широкими, а помада наложена слишком густо. Синие тени на веках вышли из моды еще в начале восьмидесятых годов. Бекке хотелось стереть все это с лица и показать несколько хороших обучающих видео. Платье слишком сильно обтягивало фигуру в совершенно неподходящих местах, а клипсы, прицепленные на мочки ушей, придавали персоне вид барменши из «мыльных опер» семидесятых годов.

— Могу я узнать ваше имя? — спросила Бекка.

— Меган Бингэм, — ответила женщина, затем сделала паузу. — Но при рождении меня назвали Джоном.

Бекка сразу же решила называть ее по выбранному имени.