– О, во имя Неба! Вас ударили? Как вы?

Женщина лишь отмахнулась: похоже, здоровье волновало ее в тот момент меньше всего.

Омарейл потрясенно покачала головой, а затем увидела на прилавке газету, которую госпожа Тулони тут же попыталась незаметно взять и спрятать. Но она сделала только хуже: возможно, принцесса и не обратила бы внимания, если бы не странное поведение Фраи. Не выдержав расспросов, та созналась:

– Когда я очнулась, газета лежала рядом со мной. Открытая на статье про лавку старьевщика…

И тут все встало на свои места.

– Это месть! За статью! – воскликнула Омарейл, вскочив. – Нужно вызвать гвардейцев и все им рассказать!

– Инспектор уже был здесь, – тяжело вздохнув, ответила госпожа Тулони.

– И что он сказал?

– Так как я упала в обморок после удара, нет никаких свидетелей ограбления, а значит, нет и подозреваемых, и в следующий раз лучше бы мне не терять сознание.

– Это возмутительно!

– И мои обвинения в адрес старьевщика – лишь предположения, не подкрепленные фактами, а правосудие не может опираться на предположения.

– Но… но… – Омарейл беспомощно огляделась.

Вор не оставил ни одного коврика. Ей хотелось плакать от обиды.

– Не может быть, что ничего нельзя сделать! – воскликнула она. – Мне кажется, это та самая ситуация, когда использовать дар эксплетов не просто допустимо, но даже необходимо.

Тулони покачала головой:

– Сперва ты используешь внушение, чтобы добиться справедливости, а потом начинаешь мнить себя судьей.

Омарейл не сразу нашлась с ответом.

– Но… как вы можете такое говорить? Совершено преступление! На вас напали. Ограбили.

Обида начала душить принцессу, ее грудь тяжело вздымалась, внутри все клокотало. И злилась она не только на старьевщика, но и на Тулони, которая отказывалась что-либо предпринимать.

– Я сама поговорю с ним! – сказала Омарейл, застегивая серебристые пуговки на жакете.