Омарейл неохотно поделилась тем, как прошло знакомство с Артуром. Фрая вздохнула.

– Он всегда был таким… Гвинея, – госпожа Тулони понизила голос до шепота, хотя в царящем гаме вряд ли их могли подслушать, – Гвинея и сама еле его терпит. Но брат все-таки… Я много раз ощущала, как она винит себя за то, что оставила семью. Она же видела, что происходит неладное, но так и не поняла что. Но теперь-то спасать Артура уже поздно.

Небо, темно-синее, как глаза Даррита, было усыпано миллиардами звезд. Глядя из окна Лебединой башни на бесконечную глубину небосвода, Омарейл представляла себе мир за границами Орделиона и особенно остро ощущала уединенность и ограниченность своей жизни. Теперь же, идя по пустым улицам Астрара, слыша звуки собственных шагов по мостовой, принцесса чувствовала себя невероятно свободной, как будто превратилась в птицу, обрела крылья и взвилась к самой луне.

– У меня так сердце бьется, – проговорила Омарейл, пару раз крутанувшись, отчего тяжелая юбка слегка взвилась колокольчиком. – И вообще все бурлит внутри.

Даррит шел рядом, его походка была непривычно расслабленной. Спрятав руки в карманы, он время от времени пинал камешки носками все так же идеально начищенных ботинок. Сюртук был расстегнут, демонстрируя белоснежную сорочку. На губах – легкая улыбка.

– Опьянели от чужих эмоций, – отозвался Норт. – Такое бывает, если слишком долго быть на празднике.

– Мне хочется совершить что-то грандиозное! – Омарейл воздела руки к небу.

– Или наделать глупостей!

– И на то, и на другое у вас еще будет время. А сейчас пора спать. Завтра непростой день.

Принцесса перестала пританцовывать. Она совсем забыла о дне рождения Даррита. Вздохнув, она все же с нескрываемым энтузиазмом сказала:

– Верно. И у меня появилась новая идея для Луми-лавки. Завтра попробуем.