В камине в Салоне Муз потрескивал огонь, до ужина оставалось чуть больше часа. Девушка, сама того не замечая, несколько раз обошла экспозицию, скользя рассеянным взглядом по полотнам в тяжелых рамах. Вон там, на сукне под стеклом, – письмо чудаковатого художника Ван Гога. На стене над столиком – его уродливые ирисы. Странно, что Дмитрий так ими восхищается. Раму со срезанным холстом убрали, и теперь в простенке на месте Верещагина торчал одинокий гвоздь.

Китти в задумчивости приблизилась к роялю. Как весело было, когда они с Калвертом только приехали в Париж! По вечерам здесь звучала музыка, сливки общества специально приезжали ужинать в «Луксор». Они рассуждали о живописи и литературе, а Том, разносивший шампанское, ухитрялся незаметно ущипнуть Китти… Хотя в газетах еще не писали об убийстве, слухи быстро расползлись по городу, и парижане больше не ужинают в Салоне Муз, обходят отель стороной, точно какое-то зачумленное место.

Пока Китти поднимала крышку рояля, ее внимание привлек необычный предмет, засунутый между струнами. Она протянула руку и выудила из недр инструмента… револьвер Лефоше.

Он оказался легче, чем она предполагала. Отблески огня заиграли на полированном металле. Из него стреляли в Калверта! Что это за темное пятно на рукояти? Уж не кровь ли? Девушка вообразила, что сейчас лишится чувств, но тут слева послышался какой-то шорох, и она машинально нажала на спусковой крючок. Грянул выстрел, Китти завизжала, выронив оружие. Ваза, стоявшая на столе, разлетелась вдребезги. Слева раздалось:

– Дура!

Мозг Китти почему-то отказывался признавать, что это всего лишь Лючия Морелли. В салон вбежал Дмитрий, чуть не сбив с ног певицу.

– Что случилось?!

Через несколько секунд почти одновременно появились инспектор Бордье и Жан Шабо (последний – из двери, ведущей к служебным помещениям на цокольном этаже).

– Кто стрелял? – по-французски закричал полицейский.

– Вон та безмозглая курица, – ответила Лючия, ее заметно трясло. – Принесите мне бренди.

Китти, испытавшая шок от собственного случайного выстрела, рыдала на полу. Дмитрий поднял ее и усадил на диван у рояля.

– Мой револьвер! – воскликнул Шабо, однако инспектор Бордье не позволил ему прикасаться к оружию.

– Где вы его взяли, мадемуазель?

Мадемуазель только икала и отчаянно мотала головой.

– Налейте дамам бренди, мсье Шабо, – распорядился Бордье, убирая револьвер за пояс.

– Мне нужен… мне нужен… Альфонс, – лепетала Китти.

Шабо направился к серванту, мысленно проклиная запропастившегося Бичема (Холлуорд весьма некстати отослал его с каким-то поручением). Пора накрывать на стол, а на скатерти – осколки вазы и мокрые пятна! Ужин снова будет подан с опозданием. Это стало последней каплей для старика, до сих пор стоически переносившего удары по репутации отеля.

Лючия осушила свой бокал залпом и ушла к себе. Китти осталась на диване, сделала несколько маленьких глотков и смогла наконец рассказать, как нашла револьвер. Дмитрий сидел рядом, Шабо и Бордье стояли перед ней. Никто не обратил внимания на Бэзила, незаметно спустившегося в салон. Когда Китти замолчала, американец как раз закончил поправлять поленья каминными щипцами. Заметив его, Гончаров вдруг насупился и заторопился в свой номер. Инспектор тоже ушел, а Шабо начал колдовать над столом, то исчезая, то вновь появляясь в салоне.

Не прошло и пяти минут, как Дмитрий вернулся почти бегом и накинулся на Бэзила, который всё так же стоял у камина, глядя в огонь.

– Вы были в моем номере! Негодяй! Где картина?