– Отличная попытка. – На синих глазах выступили слёзы. – Так ненавязчиво и элегантно. Вот сейчас прям подорвусь и в деталях разъясню.
Она перестала смеяться настолько резко, что Вереск не успела среагировать.
Схватила крепко – наверняка синяки останутся – и грубо тряхнула.
– Даже не думай, слышишь? – Злобная мина исказила нежные черты. – Оставь эти фокусы. Слышишь меня? Его время пришло. Свеча угасла, и теперь он умрёт, ясно тебе? Ясно? Отвечай!
Вереск не ответила. С чего бы потворствовать чудовищу, у которого ни лица своего, ни имени? Сложные вопросы мироздания не желали укладываться в голове. Хотелось одного – обнять Ладимира. Поцеловать. Услышать голос. Понять, что он всё так же крепко любит её. Её одну и никого больше...
– Сегодня я заберу его, – прошипела черноволосая. – И ты не станешь мне мешать, понятно?
Вереск дёрнулась, намереваясь высвободиться.
– Понятно? – На стене темнела тень "красавицы". Здоровенная – семи футов росту. С шипастым горбом и словно бы без головы...
– Нет, – прохрипела Вереск.
– Нет?
– Я не дам тебе убить его. – В душе не осталось места страху: мрачная решимость заполнила все уголки.
– И каким же, интересно, образом? – Безликая разомкнула стальные пальцы.
– У всего есть цена. – Вереск вскинула голову. – Назначь свою.
– Штукатурка осыпалась, – вздохнула медсестра, заботливо поправляя подушку того, кого в Мейде считали Ладимиром. – Давно ремонт нужен. А чёртова лампа жужжит и жужжит, с ума сводит, надо бы электрика вызвать, а он, собака, в запой ушёл. Беда...
– Стало быть... жизнь, – повторила Вереск, созерцая всю эту идиллию. Теперь, когда она произнесла роковые слова вслух, суровый смысл дошёл до истерзанного сознания. – Человеческая жизнь. Любая?
– Любая, любая, – надменно фыркнула Безликая. – Только зря ты щёки раздуваешь: не справишься. Кишка тонка. Не из того ты теста слеплена.
– Откуда тебе знать, из какого я теста?
– Опыт... – Черноволосая намеревалась сказать ещё что-то, но осеклась.
Вереск мгновенно проследила за синим взглядом.