Конечно, профессиональные журналисты отнюдь не ангелы. Самое удивительное в газетном деле именно то обстоятельство, что газета, хоть ты тресни, все равно выходит наутро. Когда занимаешься газетно-журнальным менеджментом много лет, иногда кажется, что газета выходит в свет сама, потому как иной раз один только факт ее появления утром в киоске противоречит всей логике издательского процесса: отвратительная работа репортеров, срыв всех дедлайнов, разная степень состояния опьянения ответственных за выпуск людей… Так нет же: как писал по другому, но чрезвычайно схожему поводу в «Песенке веселого репортера» молодой Константин Симонов, «но вышли без задержки, наутро, как всегда, „Известия“ и „Правда“, и „Красная звезда“»…
Разговоры о гибели газет, да и вообще сколько-нибудь серьезных бумажных изданий возобновились с новой силой, когда началась история с продажей Доу Джонса в целом и «Уолл-стрит джорнэл» в частности Руперту Мэрдоку. Между тем скорость падения тиражей и доходов газет, позволявшая иным исследователям точно рассчитывать время окончания эры Гуттенберга, именно в последние годы снизилась. Филипп Мейер в книге «Исчезающая газета» писал, что печатная пресса в Америке прекратит свое существование в первом квартале 2043 года. Но прогноз придется пересмотреть.
Да, поначалу казалось, что Интернет быстро и безжалостно убьет газеты. Но потом выяснилось, что подобного рода рассуждения напоминают монолог отрицательного персонажа по имени Родион в орденоносном фильме «Москва слезам не верит»: мол, скоро телевидение напрочь вытеснит вообще все виды искусства. Манипулятивную роль сегодняшнего телевидения не стоит сбрасывать со счетов, однако оно стало не меньшей жертвой Интернета и прочей мультимедийности, чем газеты.
Больше того (и это самое главное), жертвой Интернета стали интернет-издания. Информация дезагрегирована, дезинтегрирована, бессистемно рассыпана, ее источник теряется. Состоялась и смерть автора. Люди говорят: «Прочел в Интернете», «Пишут в Интернете». А в каком Интернете, на каком сайте, на портале какой интернет-газеты, где источник новости, кто автор? Пожалуй, если бы сейчас в России разразился какой-нибудь скандал, равный Уотергейтскому (что, впрочем, с учетом нечувствительности общества невозможно в принципе), имена русских Боба Вудворда и Карла Бернстайна вряд ли стали бы известны широкой публике, а авторов репортажей быстренько бы слили из журналистики…
Тем не менее рефлекс утреннего чтения кипы бумаг, пахнущей типографской краской, оказался неубиваемым (во всяком случае, к западу и особенно к востоку от России). «Проснуться, выпить кофе и не закурить? Тогда и просыпаться незачем», – говорил Иосиф Бродский. К этому высказыванию среднестатистический европеец, американец, не говоря уже об азиате, добавил бы: «И не раскрыть газеты?» Артур Миллер называл ежедневку «разговором нации с собой». Правда, он предварял слово «газета» эпитетом «хорошая». Вот за право называться «хорошей» и тем самым отвоевывать свое место под солнцем и развернули свою борьбу газетчики.
Впрочем, опять же надо разделять газетчиков «там» и газетчиков «здесь». В мире «чистогана» газета (даже в период кризиса бумажных СМИ) остается не просто объектом традиционной материальной культуры, но и нематериальной ценностью, которая формирует мир.
Возможно, «Усть-Урюпинский рабочий» не формирует даже мир Усть-Урюпинска, но в случае с мировыми или национальными газетными брендами это не так. У нас газеты могут служить площадкой для сливов, заказухи, информационных войн разного масштаба, покупаться и продаваться по указаниям из скромных кабинетов на Старой площади, удивительным образом сочетать в себе непристойную или просто глупейшую «желтизну» с соблюдением всех канонов генеральной линии только по одной причине: они – электоральный ресурс, оружие в манипулировании массовым сознанием, но только не источник ценностей. Далеко не все русские газеты формируют ценности всего общества. А «Уолл-стрит джорнэл» и «Нью-Йорк таймс» – формируют их, ретранслируют, хранят.
Даже в советское время газеты выполняли эту функции. Правда, ценности эти были извращенными и способы трансляции оказывались скучноватыми. Но тем не менее. И «гражданский журнализм» был – в письмах «трудящихся», которые надо было брать на контроль, отвечать на них в обязательном порядке, отсылать в соответствующие инстанции. Плюс репортерский жанр под названием «письмо позвало в дорогу». Газеты были огромными общественными приемными, а письма оказывались сигналами бедствия и уже во вторую очередь – графоманскими излияниями. Нынешний «гражданский журнализм» – прежде всего способ самовыражения и очень редко – сигнал бедствия, на который можно и нужно обратить внимание…
Газета не умрет, пока есть стремление хотя бы части образованного класса проснуться утром, выпить кофе и прочитать новости, пока есть вкус к хорошему дизайну и изящному письму, пока газетное и журнальное дело остается ремеслом, в ряде случаев балансирующим на грани искусства, пока не отменены разные способы чтения – в кафе, на диване, в метро.
Смерть газеты – это беккетовское ожидание Годо. Все его ждут, а он не приходит.
Эпизод
Эпизод
Эпизод
Эпизод
Эпизоды
Эпизод
Папа родился в деревне, а вырос в коммуналке в Дегтярном переулке, между улицей Чехова и улицей Горького. Туда их с бабушкой и папиной сестрой заселили во время войны, в освободившуюся комнату «врага народа». Так они вернулись в Москву с Дальнего Востока. Дед был на фронте. Поэтому не он, а сторонний умелец построил печку прямо посередине жилища. Отец всю жизнь жалел, что от дикого холода и отсутствия дров приходилось топить печь доставшимися от прежнего хозяина томами «Жизни животных» Альфреда Брема.
Центром тамошней детской вселенной была школа № 175, бывшая 25-я образцовая (с 1931 по 1937 год), где учились дети вождей и их подручных. Она была основана на базе дореволюционной классической мужской гимназии Креймана. Смешанную школу ближе к концу войны разделили на мужскую и женскую, и она на время стала женской. Уже тогда папа любил маму, и разделение школы не помешало им поддерживать дружеские отношения. Старший брат мамы заканчивал ту же школу, оттуда же ушел на фронт – он был ровесником, для примера, Евгения Пастернака, сына Бориса Пастернака. Возможно, они были одноклассниками или учились в параллельных классах.
Папа, как настоящий, правильный советский человек, активно и самостоятельно социализировался во всех смыслах. Получил хорошее образование, знал классическую и советскую литературу, обожал театр, а в юности – оперетту, но со второго действия (на него можно было «зайцем» проскользнуть в антракте), и вот – где-то научился кататься на беговых лыжах. На голом энтузиазме. Довольно лихо…
Один из устойчивых образов детства – спина папы, который ведет меня по хорошей накатанной лыжне 70-х куда-то глубоко в лес; я до сих пор предпочитаю обычный ход, за который еще в школе получил разряд, коньковому. Зимой мы регулярно отправлялись в самый массовый номенклатурный пансионат «Клязьма», в цековском простонародье – «Клизьма». Именно здесь у нас была многокилометровая лыжня, которая петляла по почти первобытному лесу, напоминавшему картинку с фантика конфеты «Мишка косолапый». Дорога вела к вольеру с оленями, обладателями шершавых благодарных влажных языков, жадно тянувшихся сквозь металлическую сетку к столовскому хлебу.