— Да, войдите, — не отрываясь от экрана ноутбука, громко произношу я.

Дверь открывается, и в мой кабинет входит Никита. Моя головная боль. И меньше всего сейчас я хотела бы видеть именно этого клиента. Его делом я занимаюсь уже полтора года. Взяла на свою голову от юстиций заявку. Он с сестрой никак не может поделить дом. Ищет пути, как бы ее без наследства оставить. Даже в суде завещание матери предоставил, которое оказалось липовым.

Я откидываюсь на спинку кресла и устало тру глаза. Даже гадать не нужно, о чем речь пойдет.

— Как продвигается мое дело? — без приветствий спрашивает он и садится напротив меня.

Холодный взгляд скользит по моему лицу, и я ежусь.

От него исходит неприятный запах. Спирт вперемешку с горечью сигаретного дыма. Сам мужчина одет неопрятно, за собой совершенно не следит. Я бы с радостью отказалась от его дела, но это невозможно.

— Пакет документов готов, слушание назначено на декабрь, но повторю вам все то же, что и до этого: наследство будет разделено в равных долях, — нейтральным тоном говорю я.

— Но как так? — возмущается мужчина, подаваясь вперед и обдавая меня спертым запахом изо рта. — Она не была родной дочерью моей матери! А дом мамы был! Значит, он должен быть только моим!

Он пугает своей агрессией, но я стараюсь не подавать виду, что боюсь его. Когда отвечаю ему, мой голос подрагивает.

— Виктория была прописана в доме до приватизации, а еще она была официально удочерена в пятилетнем возрасте. Поэтому в данном случае имущество будет разделено пополам. Вы оба являетесь родственниками умершей по первой линии.

Никита зло рычит. Сжимает руки в кулаки. Смотрит на меня гневно, словно я собственноручно отбираю у него дом.

— Закон есть закон, к сожалению, мы не сможем ничего поделать. Разве что ваша сестра напишет отказ на вступление в наследство, — развожу руками я.

— Не ври мне! Ты просто не хочешь ничего делать! Я на тебя жалобу напишу! По всем инстанциям затаскаю. Тебе платят за то, что ты занимаешься моим делом, но ты решила деньги взять и ничего не делать? — Он резко поднимается со стула, упирается ладонями в стол и нависает надо мной.

Мне хочется рассмеяться. За то, что я представляю его интересы в суде, государство платит мне копейки. А еще я смотрю ему в глаза, вижу этот сумасшедший блеск, и мне становится страшно. Куда эта хваленая охрана Артема подевалась? Господи, да он же не в себе!

— Никита Львович, давайте успокоимся и еще раз пройдемся по документам и законодательству. Поверьте, я сделала все, что в моих си…

— Я сотру твою идеальную улыбочку с лица, если ты не сделаешь так, что дом останется мне!

Ошарашенная его криком, я пропускаю момент, когда он хватает со стола ножницы и замахивается на меня.

Я вскрикиваю, в защитном жесте инстинктивно подношу к лицу руки, но боли не чувствую. Дверь в мой кабинет распахивается, люди Полянского вовремя приходят на помощь. Скручивают Никиту, бьют его в живот.

Меня трясет. Я все еще сижу с закрытыми глазами, так как не хочу видеть разбитый нос мужчины и кровь, что стекает по его подбородку. Лишь слышу его сдавленный стон, полный боли, удары, а в следующую минуту дверь хлопает и вокруг наступает неестественная тишина.

— Александра Сергеевна, с вами все в порядке?