— Это не розыгрыш. Успокойся, Саш, и присядь рядом, — устало произносит он, но я не двигаюсь с места. Выжидающе смотрю на него, всем своим видом давая понять, что об этом всем думаю.

— А что тогда? Как ты объяснишь тот факт, что у тебя все очки с нулевыми диоптриями и, я так понимаю, зрение у тебя получше моего?

Артем трет ладонями лицо, ерошит волосы. Нервничает. В чем дело? Снова соврал?

— Пообещай, что никому не скажешь об этом, — смотрит на меня серьезно, настороженно. — Ни одной живой душе. Это очень серьезно, Саш, и, кроме членов моей семьи, никто не знает о моей… проблеме или заболевании — это с какой стороны посмотреть.

Я вмиг напрягаюсь.

Артем болен?

— Что… что с тобой?

Весь воинственный запал вмиг улетучивается. Я встревоженно вглядываюсь в мужчину передо мной, пытаясь отыскать хоть какие-то признаки болезни. Мой мозг усиленно работает, перебирая симптомы и вероятные диагнозы. Но ничего в голову не приходит. Артем выглядит немного усталым, невыспавшимся, но никак не больным.

— У меня дислексия, Саша. И я чувствую себя слепым котенком, потому что ни черта не могу прочитать. Ни договор, ни книгу, ни чертовы вывески и ценники в магазинах, — плотно сжав челюсти, шипит он.

— Что? — Мои глаза расширяются от недоверия и удивления.

Дислексия? Серьезно?

— Я не мог позволить, чтобы это хоть как-то просочилось в прессу. Для всех человек с дислексией — тупица, который не способен даже научиться читать. С таким дел серьезных вести не захотят. Если это разойдется… — Он делает паузу, сглатывает, весь в напряжении. — Со мной перестанут считаться. Ты понимаешь, насколько серьезно это все? Кто будет уважать директора компании, который читает хуже первоклассника?

— Я не понимаю, — качаю головой и все же решаю, что мне стоит присесть.

— Здесь нечего понимать. Моим родителям говорили, что у меня проблемы в развитии, но они отмахивались от докторов, ведь сын Полянских должен был быть гением, а не умственно отсталым. И только когда я пошел в школу, они всерьез восприняли мой диагноз. Корректировать отклонение нужно было начинать с ранних лет, они пропустили момент, учеба давалась мне безумно сложно. Все мои медицинские карты были уничтожены. Меня перевели на индивидуальное обучение домой. В школу я ни дня не ходил больше. Родители немалую сумму платили учителям за молчание. В университете я тоже обучался отдельно, чтобы никоим образом нигде не всплыла информация о моем… специфическом расстройстве. Я был преемником отца, и лишние разговоры нам не нужны были.

— Но ты не выглядишь умственно отсталым, — с сомнением произношу я и своими словами смешу Артема.

— Конечно, нет, — усмехается он, — дислексия никак не сказывается на интеллекте человека. Много известных людей в детстве страдали ею. Лауреат Нобелевской премии Кэрол Грайдер, которая открыла теломеразы, например. Это медицинское исследование внесло серьезный вклад в развитие биохимической терапии рака. А в школе она с трудом читала даже по слогам. Генри Форд, Стивен Спилберг, Стив Джобс, Альберт Энштейн — все они страдали от расстройства способности к обучению, для которого характерны сложности с точным и быстрым распознаванием слов при чтении, а также с письмом под диктовку. Но, как видишь, приходилось подстраиваться, и как результат — люди с дислексией оказывались более смышлёными и предприимчивыми, чем обычные.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы осознать все то, что только что рассказал мне Артем. Я внимательно рассматриваю его, словно это его отклонение можно увидеть. В его глазах я замечаю вызов. Он вроде как говорит мне: ну, давай, обзови меня отсталым, хлопни дверью и уйди. Словно все, на что я сейчас способна, — всадить ему нож в спину.

И это обидно. Я ведь ни разу не давала повода не доверять мне. Да я его задницу спасла, вообще-то!

— И как ты управляешь компанией? Как живешь? Это же… это неудобно, — наконец-то справляюсь с удивлением я.

— Привык, — пожимает плечами Артем. — Когда не знаешь, как это по-другому, живешь, не задумываясь. Я умею хорошо делегировать полномочия, поэтому компания еще не развалилась. Отец готовил меня себе на смену много лет. Единственная сложность — окружить себя надежными людьми. Ведь под нос могут подсунуть договор, в котором все что угодно написано, а перепроверить я не смогу.