— Ты научила меня всему, Венди, и я всегда буду тебе благодарна. Без тебя я не знаю, как бы я здесь выжила.

Ее улыбка внезапно пропадает, когда она качает головой и бормочет:

— Теперь это не очень хорошая жизнь, да? Все в городе думают, что ты преступница… — это, кажется, вызывает у нее беспокойство, и она смотрит на меня, хмурясь. — Какая там правда? — и я рассказываю ей все о Каллене и о том, как я сбежала с Корсики, а также о своих причинах. Я рассказываю ей о Майере и Маре — я рассказываю ей так много, что у меня болит голос, когда я, наконец, заканчиваю. И она просто кивает, потягивая кофе и изучая меня, ее глаза становятся все шире и шире. — Значит, этот парень Каллен был причиной плакатов, которые появились по всему городу и, как следствие, сплетен?

— Правильно, — киваю я, хотя Майер был тем, кто разместил фальшивые газетные вырезки, за этим стоял Каллен, и я считаю, что вина лежит на нем.

— Почему он это сделал?

Я пожимаю плечами.

— Полагаю, он думал, что если я буду несчастна здесь, я вернусь к нему.

— Но ты все еще здесь.

— Я скорее умру, чем вернусь к Каллену или на Корсику.

— Я не виню тебя, — отвечает Венди, и ее глаза внезапно расширяются. — Кто — нибудь еще знает правду о том, кто ты?

Я снова киваю.

— Сойер знает.

Кажется, ее это не удивляет — она явно знает, насколько мы с Сойером сблизились.

— Кто — то еще?

— Нет, — отвечаю я, и она кивает.

— Это хорошо. Это не то, что стоит открывать, — затем она многозначительно смотрит на меня. — Постарайся никому об этом не рассказывать, Ева.

— Не буду, — отвечаю я, качая головой и вздыхая. — Я бы хотела… я бы хотела, чтобы Сойер не знал и чтобы он… не был вовлечен во все это.

— Что ты имеешь в виду?

— Сойер не только знает правду о Каллене, Корсике и о том, кто я, но и дважды дрался с Калленом.

Бровь Венди взлетает вверх, без сомнения, потому что она помнит ту часть, где я сказала ей, насколько физически сильные и мощные русалы по сравнению с человеческими мужчинами.