В любом случае, мне не нравится напряжение между нами. Я не привыкла ссориться с ней. Мы были женами Эварда, когда — то близкими, как сестры. Теперь, когда мы изгнаны, все изменилось, но, может, со временем мы сможем снова сблизиться. Я надеюсь, что да.

Я спускаюсь по скрипучим ступеням и проталкиваюсь мимо деревянных ворот, пока не оказываюсь на тихой улице с красивыми домами, каждый из которых просыпается благоухающим утром.

Щебечут птицы, пролетая над головой, шурша листьями, прежде чем исчезнуть вдали. Я смотрю на них с легкой улыбкой, хотя сейчас трудно собраться с силами, чтобы полюбоваться красотой Шелл — Харбора. Хотя на моей стороне есть несколько человек, большинство людей здесь все еще настороженно относятся ко мне. И это из — за всех слухов, которые распространял обо мне Майер, — слухов, которые настроили против меня всех горожан. Трудно осознавать, что сейчас я действительно одна здесь, у меня нет ничего, кроме шаткой дружбы и дома, который когда — то был убежищем, а теперь стал мишенью.

Мы бредем по узкой извилистой дороге, ведущей мимо леса, и я рада, что на этот раз мы не приближаемся к пляжу. Мы долго молчим, просто молча смотрим вперед.

Наконец, Майер кашляет. Звук неуклюжий, ничего похожего на уверенного в себе человека, которого, как мне казалось, я знала, и я ловлю себя на том, что хмурюсь, глядя вдаль, когда он говорит:

— Я сожалею о том, что произошло. Надеюсь, ты хотя бы в это веришь.

— Я не знаю, чему верить, — я слышу горечь в своем голосе.

Правда в том, что я верю, что часть его сожалеет о его предательстве, но эта часть меня все равно не даст ему так легко соскочить. То, что он сделал, было неправильно.

— Сойер, — тихо повторяет он. — Он для тебя важен? Я надеялся…

Я жду конца этого предложения, но его нет. У меня есть идея, что могло прозвучать. Я поворачиваюсь к нему.

— Пожалуйста, не говори мне, что любишь меня, — говорю я тихо; так тихо, что я едва слышу свои слова из — за грохочущего сердцебиения. Майер удивлен моей резкостью, но ничего не говорит.

Вместо этого я чувствую, как его взгляд пронзает мою голову сбоку, и эта сила заставляет меня поежиться. Я поворачиваюсь к нему и вижу, что его глаза, такие ярко — зеленые, до сих пор не дают мне покоя.

Я знаю, что он не ответит. Я должна была догадаться; но отсутствие ответа — это такое же признание, как если бы он прямо сказал, что любит меня. И что — то есть в его глазах — что — то глубокое и красноречивое. Истина так же очевидна, как и выражение его лица.

Все во мне напрягается, а руки сжимаются по бокам, потому что я не знаю, как я к нему отношусь. В моей голове так много путаницы — чувство ненависти борется с чувством любви. Я должна задаться вопросом — было ли время, когда я любила его? Даже если эта любовь ушла или изменилась сейчас, было ли в прошлом время, когда я любила его? Я не уверена.

До всего этого я считала нас друзьями, которые, возможно, вот — вот перерастут в нечто большее. Правда в том, что я его почти не знаю. Он меня почти не знает. И все, что я знала о нем, было ложью. Теперь он практически чужой.

Посейдон, я даже не знаю его настоящего имени! Майер? Маршалл? Что — то другое?

Все, что я знаю, это то, что он когда — то был королевской гвардией… На Корсике ходят истории о жестоких и неописуемых действиях, которые гвардия совершала по приказу короля. Я могу только догадываться о зверствах, совершенных Майером в его прошлом.

Он останавливается у опушки деревьев, и я вижу, как он прижимает раненую руку к ребрам. Я почти забыла, что он вообще был ранен, но из — под рукавов выглядывали темные опухшие синяки, словно пытаясь напомнить мне.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я, указывая на его руку.

Он кусает нижнюю губу.