— А почему нельзя?

— Да налоги же, еще и сведения надо подавать, а у них не у всех с документами хорошо. Но большая часть по соседству тут на объекте официально работают, строят поселок коттеджный, а ко мне после работы приходят и то не каждый день. Внизу только стены, без отделки, но второй этаж жилой, пойдем, покажу…

И они пошли, поднялись по внешней лестнице, она вела на галерею, и там был вход в комнаты. Одна жилая поменьше, а другая — мастерская, смежная с кухней и ванной. И снова чистота такая!

Нина разулась на галерее в комнаты вошла босиком. Когда оказалась в мастерской — замерла. Вот почему дом не был заброшен! Тут жили картины Романа, целый мир. Цветной, яркий, радостный. Море, море, море и степь. Незаконченная картина стояла на мольберте, на ней развалины древней крепости, в отдалении шатры кочевников, лошади, повозки, а на первом плане…

— Ой, это же Степан! — узнала Нина. — Какой он тут грустный, прямо на земле сидит, что это с ним?

— Да, это мне Степан немножко позировал, — Роман вошел следом за ней, папку с набросками и большой чехол с эскизами, которые он из Берегового захватил положил на стол, а сумку Нины не внес. Прошел в комнату и продолжал уже оттуда. — Это он как будто хан Атрок.

— А почему печальный такой?

— Легенда есть, — Роман вернулся в мастерскую, поправил картину на мольберте, вгляделся, — что когда изгнал Владимир Мономах половцев из степи от Дона, то Атрок ушел на Кавказ и стал там жить, а его брат Сырчан остался у Дона. Когда Мономах умер, Сырчан послал за братом, чтобы опять воевать, на Русь походами, и посыльному велел взять с собой сухой пучок полыни. Если откажется Атрок вернуться, чтобы понюхал эту траву. И посыльный все так и сделал, звал, песни половецкие пел — Атрок не хотел вернуться, смеялся только: «Мне и здесь хорошо», а как понюхал полынь — заплакал и сказал: «Лучше умереть в своей земле, чем править чужой» И вернулся… Вот тут он как раз плачет, не все получилось у меня, я не смог нарисовать, как хотел.

Роман снял картину с мольберта, поставил к стене, повернув изображением внутрь.

— Ну что ты! Красиво очень, и легенда прекрасная, ты откуда узнал?

— Экскурсоводы рассказывают. Я иногда ездил с постояльцами нашими, провожал их до Феодосии, до стоянки откуда автобусы отходят, если были свободные места, то и меня экскурсоводы брали с собой за то, что я пригонял клиентов, я и сам читал, и без экскурсий в степь ходил, закат рисовать. У меня люди хуже получаются, чем природа.

— Тебе учиться надо!

— Мать не отпустит.

Странно было стоять так и говорить, даже неловко. Нина не знала, что дальше делать, приехать-то она приехала, но тот момент близости между ней и Ромой оказался мимолетным, он прошел, и чтобы вернуть это, она должна была сама… но как? Что сказать?

Роман тоже хмурился. Нина вздохнула, что уж теперь, может, и не правильно все?

— Устала я… жарко очень было в машине, помыться у тебя можно?

— Конечно, вода тут неограниченно. И с галереи вход во второй номер, там своя ванная и удобства, но кухня пока одна, что у меня. Вы проходите туда…

Вот оно что! Нина улыбнулась, дурачок какой! Подошла к нему, взяла за руки:

— Рома… я конечно пойду в тот номер, только… я не для того сюда приехала, чтобы одна жить, понимаешь? И ты меня не для того привез.

Она прикрыла глаза и не думая ни о чем, не раскаиваясь, ждала, когда он поцелует её снова. Он поцеловал, прижался, обнял тесно. Нина запустила пальцы в густые волосы Романа, отвечала его губам.