Мой правый глаз дергается, и я сжимаю кулак.

— Я тебе сейчас такую вупси-дейзи устрою.

— Извращенка, — он шевелит бровями и подмигивает. — Мне нравится.

Появись у меня склонность к насилию, Джеймс был бы трупом. Выгравируйте это — он бы уже находился на глубине шести футов. Когда я впервые встретила его, остро нуждалась в дозе кофеина, но также боялась опоздать на занятия, и этот страх оказался вполне обоснованным, когда тот украл мой заказ в любимом кафе кампуса, «195 экстракций». Запоздало заняв место в заднем ряду класса, я заметила маленький латте с именем ГРЕТА и, таким образом, вновь пробудила некогда дремлющий инстинкт убивать.

Я была в ярости, особенно когда профессор публично пристыдил меня за безответственное отношение к своему времени.

Но, как бы то ни было, я пацифистка. Это означает, что, пусть и хотела бы собраться с силами, но вместо этого воплощаю спокойствие, а не насилие, чтобы направлять свою жизнь.

— Не расстраивайся, — убеждает Джеймс, когда я стойко реагирую на колкость. Он морщится, когда мой уничтожающий взгляд не исчезает. — Не похоже, что тебя кто-нибудь узнает.

Узнавание — это наименьшая из моих забот. Я не хожу на футбольные матчи и публично не сопровождаю отца, главного футбольного тренера «Риверсайда».

Но давайте поиграем в игру «Вещи, которые никогда не произойдут», и скажем, что меня узнали. Не похоже, чтобы кто-то из игроков подошел бы ко мне. Le désir de l’interdit^[5], но не тогда, когда это может привести к тому, что те останутся на скамейке запасных на весь сезон.

Нет. Что меня чертовски бесит, так это то, что в каждой облегающей джерси, которую я вижу, все, о чем могу думать — это о нем, и от этого сводит живот. Внутренности болят до такой степени, что стоять в этом доме, окруженном мужчинами, от которых пахнет потом и дешевым мылом Dollar Tree, невыносимо.

Хотя это менее чем правдоподобно, я убеждена, что задохнусь, если останусь здесь. Если не от гротескного запаха, наполняющего комнату, то от мрачных воспоминаний, выползающих из запертого ящика, зарытого глубоко в сердце и поднимающегося к горлу, от подавленных эмоций, угрожающих задушить меня.

Толкая Джеймса локтем, я мотаю головой в направлении двери на задний двор.

— Я собираюсь ненадолго выйти на улицу. Нужна передышка.

— Хочешь, я пойду с тобой? — всегда самоотверженный, он отводит глаза от человека, на которого пялился через всю комнату. Я качаю головой и натягиваю улыбку. Когда начинаю отступать, он быстро кричит:

— Тебе лучше, блять, не курить, Тата! Я донесу, если ты это сделаешь.

Я отмахиваюсь от его угрозы, но ностальгия покалывает губы. Несмотря на то, как я горжусь тем, что бросила пагубную привычку, вызывающую рак, прямо сейчас мне больше всего на свете хочется сигареты. Единственное, что останавливает — это отсутствие запасов.

По воле судьбы, в ту секунду, когда открываю дверь, скрипят ржавые петли, и я ступаю на улицу, сладкое искушение бьет прямо в лицо.

— Черт, — приветствует меня низкий голос, когда я быстро машу рукой вокруг себя, чтобы рассеять облако никотина, летящее в лицо. — Виноват.

Воздействие происходит мгновенно, а попытки разбавить концентрированные пары тщетны. Кончики моих пальцев покалывает, во рту зудит, а ноздри раздуваются.

Я глубоко вдыхаю едкий дым, наслаждаясь ароматом трав и смолы, обжигающим нос и попадающим в горло. Я не отшатываюсь с отвращением. Вместо этого нервы сентиментально щекочут, и я начинаю тосковать.