Тёмка к концу пути заснул, примостившись у Сережи на коленях.
Виктор встретил нового родственника с показным радушием — Аня давно научилась разбираться в истинных проявлениях его чувств, но ей было все равно: главное, чтобы Сережа думал, что ему здесь рады.
Вещи Сережи занесли в приготовленную для него комнату — просторную, красиво обставленную, в ней пока не было кровати, только раскладной диван, мебельная стенка с книгами, телевизор, аудио и видео аппаратура.
— Располагайся, твою одежду разложим в гардеробной, сейчас умоемся с дороги и будем кушать.
Сережа отчужденно осматривался, осторожно трогал мебель и вещи, выдвинул пустые ящики массивного письменного стола.
— Пойдем, я покажу тебе квартиру, — сказала Аня.
Паренек сохранял при осмотре неприступный вид, но в ванной комнате юношеская любознательность взяла верх:
— Это джакузи? А как ее запустить?
— Вечером перед сном выкупаешься, я тебе все объясню и покажу.
Только сели обедать, позвонила Елизавета Михайловна:
— Анечка, приехали уже? Сейчас зайду, я как раз здесь поблизости.
Звонок в дверь раздался через десять минут. Елизавета Михайловна, запыхавшись, быстро говорила что-то в холле, целовала Анну, затем прошла в гостиную, затискала Тёмку, наконец угомонилась и заняла место за обеденным столом. Некоторое время она пыталась поддерживать общий разговор, бросая украдкой быстрые взгляды на Сережу, но вдруг прижала к глазам салфетку и вышла в другую комнату.
Аня поднялась вслед за ней:
— Витя, поухаживай за мальчиками, я на минутку. Сереженька, попробуй форель, и вот этот салат. Не стесняйся, ешь как следует, подай Тёмке хороший пример.
Мать сидела в детской и утирала обильно струившиеся по щекам слезы. Аня подсела к ней и обняла за плечи.
— Как он похож на Семена, — проговорила Елизавета Михайловна. — Когда Сеня был молодым, у него было точно такое же лицо, я узнаю глаза, губы, манеру вскидывать голову, улыбку. Последний раз я видела твоего отца, когда ты вышла замуж, он все еще был красив, силен, энергичен…Знаешь, случаются в жизни события, которые потрясают до глубины души, их запоминаешь на всю жизнь, некоторые — счастливые, другие — убийственные, как наша последняя встреча. — Она схватила Аню за руку и судорожно сжала ее. — Невыносимо, когда человек, с которым вы прежде составляли одно целое, смотрит на тебя чужим взглядом — с этим невозможно смириться; я, глупая, втайне надеялась, что у него сохранилась хоть капля прежнего чувства ко мне…
— Сама виновата, — не оказала поддержки Аня. — О чем теперь сокрушаешься? Ты отняла у него дочь, как после этого он должен к тебе относиться?
Елизавета Михайловна со скорбно-смиренным видом закивала головой:
— Да, да, дожила я, спасибо, доченька, уважила. Всю жизнь на тебя положила, воспитала, вырастила, и вот благодарность. Теперь я плохая мать, а он прекрасный, незаслуженно обиженный отец, так получается?
— Для меня он прекрасный, самый лучший! Возмутительно, что мне приходится тебе что-то объяснять!