«Давайте поговорим с наборщиками, — предложил Ландлер. — Пусть они откажутся работать в газете, которая не подчиняется решению союза журналистов».

Да, трудностей много. Люди обращаются за указаниями в Национальный совет, которому надо заниматься продовольственными, военными, политическими вопросами, так как ушедшее в отставку правительство Векерле ничего не решает. А здесь некому вести эту колоссальную работу. И Ландлер стал давать советы по транспортным, экономическим, организационным вопросам и вопросам печати.

Все оценили его готовность, решительность, деловитость.

«Белая кость» Национального совета, те, кто, придя к власти, вошли бы в кабинет министров, — Ловаси, Баттяни, Тарами, Кунфи и Яси, — сидя за длинным столом в соседней комнате, непрерывно совещались с Каройи. Когда Тарами на минутку вырвался оттуда, Ландлер, отведя его в сторону, сказал: «Я здесь и здесь останусь, меня направило сюда левое крыло партии». Учитывая соотношение сил на последнем съезде, Эрнё Тарами не стал возражать и, разыгрывая из себя гостеприимного хозяина, собрался было представить его Каройи, но в этом не было ни малейшей необходимости.

Войдя в зеленую комнату, Михай Каройи тотчас узнал и любезно приветствовал Ландлера. Несколько лет назад они встретились на общем митинге рабочих и оппозиционной буржуазии. Начальник полиции несколько раз безуспешно пытался лишить Ландлера слова, но тот на опыте судебных заседаний научился в таких случаях давать должный отпор.

Пожав Ландлеру руку, Каройи процитировал одну фразу из его выступления на митинге, встреченную тогда общим смехом: «Не бойтесь, господин начальник, не сегодня разразится революция».

— Но разве до сегодняшнего дня я не был прав, господин председатель? — засмеялся Ландлер. — Теперь бы я не решился это утверждать, — прибавил он, вызвав оживление среди присутствующих.

— Господин Ландлер, нам необходимо поручить кому-то руководить канцелярией, — сказал Каройи. — Вы бы не взялись?

Тарами поддержал это предложение, боясь, как бы социал-демократическая партия не выдвинула Ландлера в члены Национального совета.

— Действительно, пусть Ландлер будет руководителем канцелярии, — с готовностью согласился он.

За это проголосовали все, кроме Тивадара Баттяни, который с некоторых пор при встрече едва кланялся Ландлеру.

К работе в канцелярии Ландлер привлек молодых литераторов с левыми взглядами, в том числе Лайоша Мадяра, Йожефа Поганя, Белу Балажа и видного юриста, члена социал-демократической партии Золтана Ронаи.

После того как он и Бела Санто прочно обосновались в Национальном совете, левые социал-демократы снова устроили совещание; они назначили восстание на четвертое ноября, считая, что для тщательной подготовки к нему необходима неделя. Вместе с представителями больших заводов они тайно составили тактический план, договорившись, на каких военных складах добудут оружие рабочие, которых призовут выйти на улицы, в какой последовательности и с чьей помощью займут некоторые государственные учреждения и так далее.

«Какая слепота!» — терзался теперь Ландлер. Ведь позавчера, не дожидаясь сигнала, рабочие оружейных заводов взломали склады, разобрали оружие. Но распространился слух, что их окружили жандармы и не миновать кровопролития. Дожидавшийся «высочайшей аудиенции» Каройи, по этому случаю в цилиндре и в узком пальто до колен а-ля Франц Иосиф, пошел к рабочим. И Ландлер, тайный руководитель восстания, вынужден был его сопровождать. Они добились того, что те сдали оружие. Счастье еще, что немало винтовок смельчаки успели припрятать.

Вчера целый день одна за другой приходили делегации, чтобы заверить Национальный совет в своей поддержке, и нарастал поток писем. Революционная ситуация назрела, о чем свидетельствовали и такие предложения: «Проникшись высокой идеей спасения родины и завоевания народом прав, идеей, которую отстаивает Венгерский Национальный совет, мы, нижеподписавшиеся, торжественно заявляем о своем желании передать Венгерскому Национальному совету десять процентов валового дохода нашего предприятия». Так писала дирекция «Предприятия, распространяющего патриотические открытки», прося издать приказ, запрещающий какому-либо органу власти чинить ей препятствия в работе, и прося также, чтобы Каройи «соблаговолил передать свой портрет в распоряжение Национального совета, и тогда в увеличенном виде он будет пущен в продажу по всей стране». Если уж хитрые коммерсанты доказывают, что для них Национальный совет обладает большей, чем у правительства, властью, и рассчитывают получить десять процентов валового дохода от распространения портрета председателя совета (а для буржуа это уже выгодная сделка), то несомненно происходит буржуазная революция.

Четыре дня — большой просчет. Вот беда!

Мучительно размышляя об этом, Ландлер вернулся в зеленую комнату и распорядился, чтобы дежурили около каждого из трех телефонных аппаратов, с крайней осторожностью давая разрешение на связь, да и то лишь частным телефонным станциям.

Телефон звонил, звонил непрерывно.

В желтой комнате совещались сотрудники канцелярии, анализируя перемены в обстановке, и Каройи, войдя туда, спросил, что нового. Он признался, что боится кровопролития и по-прежнему хочет избежать революции, хотя и мобилизует свои резервы.

Тем временем к Санто приехал на велосипеде солдат. Полки, готовые к отправке на фронт, освобождены, доложил он, захвачено две тысячи винтовок и большое количество патронов. По пути к «Астории» к революционным солдатам присоединялись безоружные военные и прочие граждане; теперь все они вооружены. Солдаты благодарят Национальный совет за то, что он помешал отправить их на фронт. Санто вздохнул с облегчением. Десять минут назад он узнал, поделился Санто с Ландлером, что расквартированная поблизости на улице Палне Вереш верная Лукачичу комендатура получила подкрепление в две роты, вероятно, для того, чтобы напасть на «Асторию». Но если революционные солдаты уже приближаются…