Ландлер и девушка сели, а госпожа Деак поднялась с места.

— Пойду поищу господина депутата. Илона пока сама изложит вам, господин адвокат, свою просьбу. — И она вышла из комнаты.

Слегка покраснев, девушка потупила взгляд и, словно желая покончить скорей с неприятным делом, торопливо заговорила:

— Вам сказала уже, наверно, тетя Йожефа… — Илона вдруг надула губки. — Но… При дядюшке я могу быть откровенной, он меня не выдаст и признает мою правоту. — Она кивнула молча улыбавшемуся господину Деаку, потом, глубоко вздохнув, обратилась к Ландлеру: — Тетя Йожефа говорила, наверно, просила вас… Нет, и думать нечего о сольных номерах… Если вы будете так любезны и окажете мне покровительство… Устройте меня в кордебалет. Мечты мои скромны. И не сердитесь, пожалуйста, признаюсь чистосердечно, я боюсь… я такое слыхала о тамошних нравах. Только ради заработка стремлюсь я попасть на сцену. Правда, я люблю танцевать. Но думаю только о постоянном заработке. — Слово «постоянный» она подчеркнула, лицо ее стало пурпурно-красным. — Знаю, что он невелик, но мне немного надо…

Господин Деак вдруг пошевельнулся. Лицо его выразило смущение, он робко посмотрел на девушку.

— Простите, я адвокат, — перебил Ландлер Илону. — Дело вашей матери…

— Боже мой! Я все перепутала! — заволновалась Илона и в отчаянии закрыла лицо руками. — Ой, как мне стыдно!

— А почему бы в конце концов вам не рассказать обо всем мне? Я юрист, и ничто человеческое мне не чуждо, — приободрил он девушку.

— Тетя Йожефа такая доверчивая, простодушная, — продолжала Илона, и краска сбежала с ее лица. — Верит всем и каждому. Верит в мои способности и успех, в то, что кто-то поможет мне… А преподавательница в балетной школе непрерывно твердит: «Возьмитесь за ум… иначе дело не пойдет». Так надоело это «возьмитесь за ум»!

Он посмотрел на разволновавшуюся девушку, и внезапно с его губ сорвалось:

— Понимаю вас. — Он как бы со стороны услышал собственный голос: он был проникнут теплотой, как несколько часов назад голос Бокани. И Ландлер повторил: — Понимаю вас.

— Как мне объяснить это тете Йожефе? Неужели огорчить признанием, что все старания ее тщетны, так как честным путем ничего не добьешься? Может быть, рассказать ей про одну девушку, недавно попавшую в балетную труппу, ее покровитель уже требует платы и говорит: «Возьмитесь за ум». Бедная тетя Йожефа душу за меня готова отдать, а потом… потом она узнает, что я дала пощечину покровителю, которого она для меня нашла.

— Не беда. — Это сказал господин Деак, впервые раскрывший рот.

«Как непосредственна и мила была бы она на сцене», — подумал Ландлер. И тут же решил: она туда не пойдет. Ее не обманет красивая мишура театрального мира, она вышла из низов и инстинктивно многое понимает, уже знает жизнь, не в ее характере выбирать легкие пути, в ней кровь трудолюбивых крестьян, крепкая закваска, она сама чистая и сверкающая, как хрусталь. Не «возьмется она за ум», нет! Он искал ласковые слова, но не осмеливался их выговорить и только прошептал:

— Вы, милая Илона, человек, самостоятельный человек! — Вино, которое он пил редко, но еще больше восхищение духовной красотой и внешней привлекательностью девушки развязали ему язык. — Илона, послушайте, вы не одиноки. Мне тоже твердят: «Возьмись за ум, подумай о деньгах». Мы, буржуа, продаем, покупаем, наживаемся, это носится в самом воздухе. Все и вся продается. Но не мы с вами, нет!

Девушка с изумлением смотрела на него, глаза ее затуманились; вдруг она схватила его за руку.

— Не сдавайтесь!

— Я? — он засмеялся. — Я не сдамся.

— И я! — заявила Илона, потом смутилась, закусила губу и хотела высвободить руку, но он долго не выпускал ее из своей ладони.

Рука девушки показалась ему такой знакомой. Тонкая, нежная, но сильная и надежная, как у… Знакомым был и взгляд Илоны. Нежно поблескивающий, но решительный. Точно такой, как…