Конечно, это мы сделали для того, чтобы ничего не попало большевикам.
Покончив с этим, я считал себя свободным, и отправился домой собираться в дорогу. Семья моя в это время была в Казанище.
Отступление из Шуры. (продолжение)
В пять часов вечера я получил приглашение от Исполкома прийти на собрание. Покончив с приготовлением к отъезду, направился в Исполком.
В Исполкоме была масса народа. Что там было за собрание, я сказать затрудняюсь. Во всяком случае, это не было собрание Исполкома. Членов Исполкома было всего несколько человек. Остальные были горожане и случайные горцы, приехавшие на базар. Кто председательствовал, не помню, в памяти остались только особенно выделившиеся на этом собрании Алибек Тахо-Годи и Гоголев.
Нуха спросили, можем ли мы защищать город от большевиков. Нух кивнул на меня. Спросите его, он сегодня вернулся с фронта. Обратились ко мне. «Нет, – говорю, – защищать теперь не можем, полков нет и ничего нет. Об этом надо было думать раньше».
Начались споры, взаимные упрёки. Горожане внесли предложение послать делегацию к большевикам и пригласить их в Шуру, чтобы вышло так, что город сам их пригласил, а не они заняли его после боя.
Были, видимо, люди, которым такая постановка была выгодна. Нам же это было всё равно. Мы с Нухом, как только вопрос перешёл на эту плоскость, тотчас же ушли.
Вернувшись с собрания, мы с Нухом вызвали своих помощников и командиров сотен и приказали им сейчас же объявить всем всадникам и офицерам, что полки временно распускаются, что каждый волен идти туда, куда он желает, и делать, что находит лучшим. Завтра придут в город большевики, пусть они об этом знают.
Затем мы распрощались с Нухом. Он поехал в Каранай, где его уже ждала семья, выехавшая ещё утром. Оттуда он должен был направиться в Чечню. Я же ночью выехал в Казанище, и оттуда в Гуниб.
Это было 15 февраля вечером.
По дороге мы встречали всадников, которые тоже ехали в горы, увозя с собой кто пулемёт, кто патроны. Так закончилась эта первая эпоха гражданской войны.
В горах
На пути в горы если не мне, то многим офицерам и всадникам пришлось столкнуться с большим раздражением населения против нас, а часто подвергаться издевательствам и даже преследованиям. Горец, когда он бросает семью и хозяйство и по чьему-либо призыву идёт в бой, считает, что делает очень много. Если же эта его жертва оказывается напрасной – он озлобляется. Это настроение началось уже с Араканов и продолжалось до Гуниба. Особенно горцев озлобил поход на Петровск. Всюду я встречал вопрос: почему мы пошли на Петровск? Понять эту необходимость горцы не могли и не хотели.
Все бежавшие из Шуры офицеры, русские и туземные, и интеллигенция разместились или в Аварском округе, или в Гунибском.
Я уехал к себе в аул и совершенно отошёл от дел. Было и очень много забот о семье, которая внезапно оказалась в очень тяжёлом положении.
Однако я внимательно следил за всем, что делалось в Дагестане.
Первые попытки организовать борьбу с большевиками
Некоторое время всё было спокойно вокруг. Казалось, жизнь замерла, все занялись своими делами. О плоскости доходили неясные редкие сведения.
Чем дальше, однако, тем вести о плоскости становились богаче и начали тревожить общественное мнение.