28. Бандера

Дни в общей камере тянулись медленно и однообразно: с утра подъём по команде, перекличка, баланда; затем уборка по графику (обиженных у нас в камере не было, иначе бы убирались они), вечером по телевизору ток-шоу про Украину, а ночью прогоны – когда по дорогам из камеры в камеру разные сообщения передавали. В этом арестанты были очень изобретательны. В качестве дорог служили канатики, сплетенные из разных ниток, как правило, из распущенной одежды. Эти канатные дороги ещё назывались конём. Такой конь мог проходить и по канализационной трубе, и по воздуху через окна. Но можно было оставить сообщение и тем, кто поселится в камеру после тебя, – для этого в стенах делали отверстия, так называемые кабуры. Ковыряли всем подряд: и ложками, и кусками от металлических банок. Этот процесс никогда не прекращался: смотрящий за камерой должен обеспечить работу арестантской почты. Ясное дело, что всякого рода сообщения между арестантами запрещены, но у меня сложилось впечатление, что охрану это не особенно беспокоило. Возможно, что малявы умышленно передавались по столь сложным системам коммуникации, чтобы была возможность их перехватывать и читать. Ведь в СИЗО сидят те, в отношении которых ведутся уголовные дела: мало ли что пособники могут друг другу сообщить.

Время работы арестантской почты – тёмное время суток. Отоспаться можно днём, хоть это правилами содержания и запрещено, и то, если сокамерники прикроют. Но и здесь не всё просто. Кто-то должен следить за тем, чтобы охрана не застукала, поэтому глазок в двери кто-то должен блокировать. Стоять возле двери, которая почему-то роботом называлась, было нельзя. Стоя на шухере, надо в случае чего отвлечь охрану и дать сокамерникам возможность спрятать коня и воз, то есть почту. Кто пришёл в камеру последним, тот стоит по ночам на прогоне или у робота. Так что первые три недели по ночам я не спал. А днём это сделать не всегда удавалось: то была моя очередь наводить порядок в камере, то охранники постоянно заглядывали в камеру, как будто знали, что в её дальнем углу спрятался маленький, с чёрными от постоянного недосыпания кругами вокруг глаз, исхудавший и вконец заёбанный Покемон. Кто бы знал, что работа почтальона так изматывает.

«Покемон! – услышал я сквозь дремоту. – Подъём!»

Я спал на стуле, прислонившись к кровати. По команде я выпрямил колени, встал, держась за металлическую спинку. Глаза долго не открывались. В камеру ввели нового арестанта. К тому времени в восьмиместной камере нас и так уже было восемь, а тут подселили девятого. Для него и кровати-то не было, неужели всё СИЗО было переполненным? Перед нами стоял простой мужик лет сорока. У него был высокий, уходящий в залысину, лоб, а в центре вместо челки островком редких прядей светился небольшой чуб. Его чудаковатый вид дополнял большой нос. Мужик оказался хохлом. Настоящим, из Западной Украины. Николай Гопак его звали. Почему-то особенно смешно было от его необычного для наших мест акцента: речь его будто плыла по воде, а букву «г» он произносил как нечто среднее между «г» и «х». Обвинялся он по статье 222-й за хранение оружия и боеприпасов.

«А как ты здесь-то оказался, Бандера?» – спросил его смотрящий камеры, сразу приклеив кличку.

«У меня в Каменск-Уральском мать умерла. Всё хотел её к себе увезти, да не успел, – Николай свел свои светлые брови и сжал губы, чтоб не заплакать. – Она с сестрой жила. Вот на похороны и приехал».

«С обрезом, что ли?» – кто-то весело спросил из блатных.

«Ааа-а, да нет. У меня полдома в Крыму, в Алуште. Когда русские Крым забрали…»

В камере началось возмущение:

«Ты за базаром-то следи, Бандера! Крым был наш всегда, русским! Мы вернули себе своё! Понятно?!»

Возражать было глупо, и Николай только кивнул и потупил глаза.

«Ну, продолжай!» – смотрящий остановил вдруг возникшее возмущение.

«Короче, второй хозяин сразу гражданство принял российское и свою половину дома зарегистрировал по новым правилам. Я-то во Львове живу, в Крым только детей на лето».

При упоминании города Львова тут же с разных сторон послышался неодобрительный гул.

«Ну, а ты чего гражданство не принял?»

«Так я ж говорю, что во Львове живу. В четырнадцатом ещё сосед мне предложил выкупить мою половину. Но дешево предлагал. Ну, я отказался. Хоть и дом-то небольшой, но всё равно дешево как-то. На следующий год мы в Крым не поехали, побоялись. А этим летом позвонил он мне, значит, мол, крыша с моей стороны протекает и прямо к нему. Грозился в суд на меня подать. Потом ещё раз звонил, мол, газом с моей части несёт, пожарных вызывать хотел. Я подумал, что надо бы ехать продавать свою половину, но тут сестра сообщила про мать. Поехал сюда… Закопать не успел – полиция схватила. Говорят, что пожарные вскрыли мой дом (ну тот, что в Алуште), а там оружие и боеприпасы, – он опять повесил голову и через пухлые губы добавил: – а откуда же они там?»

Вероятно, всем немного стало жалко Бандеру, и на какое-то время от него отстали. Он ещё долго не знал, где приткнуться в маленькой камере. Матрас положил прямо на пол, там потом и спал. Судя по всему, его должны были вскоре этапировать в Крым, по месту совершения преступления, поэтому администрация СИЗО не беспокоилась об отсутствии у него кровати. Поскольку пришёл он последним, его тут же поставили на ночной прогон, что меня не могло не радовать. От прогона я не был полностью освобожден, но чаще всё же стоял у робота, а не доставал из дальника арестантскую переписку.

Развлечений в камере было не так много: нарды, шашки, шахматы, книги и телевизор. После ночных прогонов мне хотелось только спать, поэтому, если я и развлекал себя, то чтением, благо что книги в СИЗО не были запрещены. Блатные день напролет играли в нарды. И все дружно смотрели телевизор. Не смотреть его было невозможно, потому что включали его всегда громко, чтобы слышать, о чем говорят в следующем эпизоде, пока арестанты продолжали обсуждать предыдущий. Это касалось и фильмов, но особенно ток-шоу. Понятное дело, что тема одна была – Украина. И вот с появлением Бандеры такие ток-шоу в нашей камере приобрели новый смысл, заиграли свежими и яркими красками. На каждую реплику ведущего кто-нибудь окликал Николая:

«Бандера! Правильно говорит, а?»