К обеду меня вывели из камеры к адвокату. Алексей Башмаков, к которому я обратился за консультацией буквально за пару дней до задержания, встретил меня с улыбкой: «Ну что, в СИЗО много покемонов поймал?»

Оказалось, что за эти дни к моей персоне было приковано внимание множества людей, в том числе известных. За делом следили десятки телекомпаний, газет и интернет-изданий. Я старался не показывать Алексею своё удовлетворение этими новостями, но в душе был очень рад. По крайней мере, думал я, этот скандал придаст мне ещё большей популярности.

Алексей уловил мой оптимизм: «Чему радуешься? Во-первых, у тебя нашли наркотики: по двести двадцать восьмой наказание минимум три года. Во-вторых, твои покемоны действительно прошлись не по своей дорожке».

Адвокат достал из портфеля сверток и вытащил из него бутерброды, сок, бананы, фрукты.

«Ешь, – сказал он, снова улыбнувшись, – одними покемонами сыт не будешь».

«Но ведь это же маразм какой-то – сажать в тюрьму за покемонов?» – откусывая бутерброд, попытался я хоть как-то оправдаться перед Алексеем.

Мне почему-то было стыдно перед ним. В нашем первом разговоре он хоть и соглашался со мной, что привлечение к уголовной ответственности за мои ролики это из области бесовщины, но предупреждал, что в нынешние времена возможно всё. Я тогда его слова больше расценил как набивание себе цены.

«Смотри, есть ещё один аспект, который мы должны с тобой учитывать. Твой ролик с покемонами стал своего рода вызовом против системы. Власть по государственному телевидению, в новостях, то есть вполне официально и конкретно, объяснила, что ловить покемонов в церкви нельзя. И не просто запретила, а ещё и – для особо одаренных – пригрозила Уголовным кодексом. Что сделал ты? Ты сказал, что вертел эту власть на одном месте и демонстративно совершил ровно то, от чего тебя предостерегали. Поэтому, господа присяжные заседатели, позвольте задать свой первый вопрос моему подзащитному, а не балбес ли он? – хорошее настроение моего адвоката и бутерброд всё же вселяли определенный оптимизм. – Понимаешь ли ты, Руслан, что своим поступком поставил под сомнение всю серьёзность слов, произносимых с голубых экранов? Осознаешь ли ты, оступившийся недоучка, что всемогущий телевизор вещает истину, которую не следует ставить под сомнение, а в которую стоит только верить? Верить всем сердцем своим. Желудком. Печенью. Не надо осмыслять веру. Голова тут не нужна. Голова вообще лишняя. Если с головой верить, то ведь можно и сомневаться начать. А сомнения – первый шаг к бунту, бессмысленному и беспощадному, как говорил великий Александр Сергеевич. Представляешь ли ты себе, как подобные выходки разжигают ненависть и вражду по отношению к сильным мира сего? Думал только духовенство задеть, а потревожил духовные скрепы!»

Я дожевывал очередной бутерброд, запивал его соком прямо из коробки и с восхищением смотрел на своего спасителя.

«Видишь ли, Руслан, – продолжал он, – страна после распада, после войн, терактов, наконец, встала с колен, стала уверенно держать голову. Но в погоне за экономическим благосостоянием нами были утрачены многие нравственные ориентиры, такие как милосердие, сочувствие, сострадание. Поэтому, чтобы возродить традиционные ценности, государство всей душой поддерживает институты убеждений людей. И не надо расценивать это как сращивание государства с доминирующими церквями. Формирование правильных патриотических взглядов у людей – задача общая. А что есть сегодняшний патриотизм? На чем его воспитывать? Правильно – на злобе. Злобе к врагам, которых повсюду пачками. И если б только внешние враги омрачали радость наших побед! Самый страшный враг – внутренний, что по соседству живёт, лодку раскачивает и сомневается в услышанном по телевизору. Вот и приходится власти и духовенству объединяться против такого врага, чтоб выкосить его, вымести поганой метлой! И как только внутренний враг, то есть враг, внутри нас сидящий, изгнан будет, не заметим мы, как ещё вчера очень родные, понятные и близкие люди, будучи не глупыми, не серыми, не бессмысленными, волшебным образом, как в какой-то безумной сказке, вдруг начнут повторять за телевизором всю ту чушь, которая из него испражняется. В этом и есть великая цель, достижение которой усложняют такие, как ты».

Он замолчал, достал из портфеля какие-то бумаги и стал раскладывать по столу. Затем я долго, очень подробно рассказывал ему про обыск, про арест, про то, как снимал ролики. Алексей иногда останавливал меня, что-то записывал, потом переспрашивал, опять записывал. Занятие было довольно утомительным, но всё же находиться в его обществе было куда приятнее, чем в том, что меня ожидало в камере.

«Нам бы только отделить критику церкви от её оскорбления, от оскорбления верующих и от разжигания вражды», – задумчиво произнес Алексей, продолжая что-то записывать.

«Так и есть, – согласился я, – мне их чувства в целом безразличны, и уж тем более я не выделяю, кто из них лучше: мусульмане, православные или католики».

«Ха! – перебил меня адвокат. – На днях знакомый прокурор анекдот рассказал. Девочка десяти лет говорит:

– Какое счастье, что мы православные. Вы не представляете, как я ненавижу этих католиков.

– Это почему?

– Как вы не понимаете, они же молятся примадонне!

– Деточка, примадонна – это Алла Борисовна Пугачева, а молятся они Мадонне, по-православному – Матери Божьей. Это одна и та же женщина.

– Да-а?»

Кстати, обычно в карантине выдерживают неделю. Но мой адвокат поговорил с руководством СИЗО и попросил перевести меня в более нормальные, если так можно сказать, условия. Хорошим аргументом, судя по всему, послужило нарастающее внимание к моему делу со стороны телевидения и других СМИ. Поэтому через день меня подняли в хату.