21. Телевизор

Есть в нашем Уголовном кодексе три статьи, что начинаются и заканчиваются на двойку – 212-я «Массовые беспорядки», 242-я «Изготовление и оборот порнографии» и 282-я «Возбуждение ненависти либо вражды», по которым дела имеют широкий резонанс, а доказательства вины часто очень сомнительные. Может, это и не магия цифр, но возьмем, например, массовые беспорядки. Как правило, массовые скопления с драками и погромами бывают на футбольных матчах, на новогодних елках и на всяких политических митингах. С упоротыми спортивными фанатами всё ясно, с перебравшими шампанского «зайчиками» и «снежинками» тоже всё понятно, а вот с митингующими и протестующими не всё однозначно. Таким горлодёрам дай только волю – они не только с белыми ленточками и плакатами на улицы выйдут, но и с коктейлями Молотова. Поэтому и наказание за участие в беспорядках от трех до восьми лет. И не важно, что беспорядков не было, обязательно найдутся «свидетели», что погромы были, а «потерпевшие» в погонах с «вывихами» и «сотрясениями» будут тому неоспоримыми доказательствами. И даже пачки выигранных в ЕСПЧ дел и сотни тысяч евро выплаченных компенсаций по искам незаконно приговоренных за «массовые беспорядки» никогда у нас в России не изменят практику таким вот очень показательным образом подавлять участие в протестах против власти. Так было и будет на всех «маршах несогласных».

Или вот, кого у нас за распространение порнографии могут посадить? Была у нас такая группа «Война», участники которой очень экстравагантными способами протестовали против произвола властей. Кое-кто из этой группы, кстати, вошли в Pussy Riot потом. За пару дней до выборов Медведева в 2008-м они устроили реальную порнуху в биологическом музее рядом с чучелом медведя. Чувак, который это видео у себя в ЖЖ опубликовал, написал: «Портрет предвыборной России – все ебут друг друга, а Медвежонок на это взирает с отвращением». Короче, чувака того за распространение порнографии привлекли. И это притом, что весь рунет забит реальной порнухой, там тысячи сайтов, где во весь монитор любые интимные подробности снаружи и изнутри, где проституток даже на Луну можно заказать. Но эти сайты не трогают, потому как их крышует понятно кто.

Что до «экстремистских» статей, то тут настоящий простор для следователей. Главное – подобрать подходящий мотив для вражды. Ну посмотри, какой выбор для ненависти: политическая, идеологическая, расовая, национальная, религиозная, социальная! Да тут каждый второй может быть обвинен. Но самое страшное, что поначалу такие дела всегда громкие, показательные, а потом они становятся вполне обыденными, как становились когда-то дела по чудовищным пятьдесят восьмым статьям УК РСФСР[9]. Там ведь тоже был целый букет оснований для ареста и последующего расстрела: и тебе измена Родине, и организация восстаний, и контакты с иностранцами, и антисоветская пропаганда, и агитация, в том числе с использованием религиозных или национальных предрассудков масс, и всякого рода контрреволюционная деятельность. Ну? Неужели смекалистый русский человек во всём этом многообразии не мог бы разглядеть то, что вдруг слышал от своего соседа, видел у коллеги или предполагал о товарище? И от таких смекалистых отбоя не было. Было как бы трендом выявить «врага народа», а нынче стало – выявить «экстремиста». Двести восемьдесят вторая стала настолько привычной реакцией на мемы, злые шутки о власть держащих и их репосты, что обвинение в политической там или религиозной вражде порой уже само становилось мотивом для разжигания ненависти. И шуметь вокруг таких дел стали реже и реже.

Следствие только началось, и почти каждый день меня вызывали то на допрос, то на очную ставку. Следователи пытались выяснить всё новые и новые обстоятельства, связанные то с моими видео, то с моим рекламным бизнесом. Обвинение мне предъявили только за «покемонов» по статье 282-й, хотя выясняли подробности записи всех остальных роликов, выложенных в ВКонтакте и на Ютубе. Что касается таблетки и шпионской ручки, то по ним ещё только были назначены экспертизы. Всё это было довольно мучительным, поскольку я не понимал сути претензий ко мне, хотя сидеть на допросах было всё равно лучше, чем сидеть в камере. К тому же была возможность через адвоката узнать какие-то новости. Принимать и передавать записки он с самого начала наотрез отказался и рекомендовал мне сидеть «ровно», пока он будет пытаться изменить меру пресечения.

Записки же, а точнее письма, можно было передать через администрацию СИЗО. Меня в камере предупредили, что письма будут читать, поэтому ничего лишнего писать не стоит. В моём положении хоть и было не до развлечений, но всё же после нескольких дней пребывания в камере, пообщавшись с другими арестантами, я приобрел некоторую уверенность в себе. Меня никто не трогал, не пытался наехать, следствие шло под контролем адвоката, интерес к делу подогревался прессой, которая с фотоаппаратами и микрофонами дежурила у Следственного комитета. Я был уверен, что обвинение в разжигании ненависти к верующим рано или поздно рассыплется, отсутствие у меня следов от наркоты перечеркнет мнимые доказательства в хранении наркотиков, а шпионская ручка вряд ли будет достаточным основанием для содержания меня под стражей. В какой-то момент настроение стало приподнятым и захотелось пошалить.

Я решил написать Ирке письмо и передать его через охрану СИЗО. Зная, что письмо прочтут, я начал так: «Дорогой цензор, обращаюсь вначале к Вам, так как именно Вы будете первым читателем моего послания. Понимая важность возложенного на Вас бремени, хочу сразу предупредить о совершенно деструктивном смысле всего написанного моему адресату. Посему, заботясь о Вашем времени, надеюсь, что Вы прислушаетесь и бросите сею затею. Также спешу сообщить, что в стенах нашего пенитенциарного заведения участились случаи оральной пенетрации в отношении любознательных особ. Отчего хочу предостеречь Вас от продолжения этого неувлекательного занятия и предложить скоротать время за прочтением куда более значимых произведений, например, принадлежащих перу арестанта Фёдора Михайловича…»