Е. Тамарченко

УРОКИ ФАНТАСТИКИ

Заметки критика

Не ищите научного понятия о фантастике, то есть точного раскрытия ее сути, в словарях и энциклопедиях: его нет. Раскрыв соответствующую статью «Краткой литературной энциклопедии», читаем: «…метод… отображения жизни, использующий художественную форму — образ… в котором элементы реальности сочетаются несвойственным ей в принципе способом» (КЛЭ. М., 1971. — Т. 1). Или (в «Словаре литературоведческих терминов». М., 1974): «…мир причудливых представлений и образов, рожденных воображением на основе усвоенных ранее фактов реальной жизни». Но что фантастика отличается от действительности, можно знать и без словаря. Многое написано о научной фантастике, в особенности в послевоенные годы. Но об НФ, как правило, говорят, не ответив ясно, какова суть фантастики как фантастики, без видовых эпитетов. Не значит ли это ставить телегу впереди лошади?

В целом в нашем литературоведении есть публицистическая критика современной НФ, часто яркая, история отечественной и, отчасти, иностранной фантастики, растущая библиография. Есть ценимые во всем мире исследования М. М. Бахтина о Рабле и Достоевском (создателе «фантастического» реализма), А. Ф. Лосева в области мифологии, В. Я. Проппа о сказке. Но ни в нашей, ни в мировой науке проблема фантастики не поставлена в достаточной мере теоретически. Не потому ли обычно без слова «фантастика» и обходятся первоклассные исследователи ее граничных явлений и предистоков? Приращение понятия о фантастике идет в основном через анализ НФ, сегодня достаточно признанной и ценимой в ее достижениях. У нас есть интересные наблюдения в этой области Е. Брандиса, А. Бритикова, Вл. Гакова, Ю. Кагарлицкого, В. Ревича, Ю. Смелкова, А. Урбана и других авторов. Сделаем первые шаги к понятию о фантастике также через НФ, однако со своей, более общей целью.

За последние пятнадцать лет в изучении НФ очевиден новый этап. Для нее предложены — пока, увы, в основном на Западе — солидно разработанные концепции, множатся специальные научно-критические журналы и созданы первые энциклопедии (наиболее яркая — авторами основных стран английского языка во главе с П. Никколсом). Но отсутствие обобщающего понятия о фантастике сказывается и сегодня. «Что такое фантастика» представляют по-прежнему либо интуитивно ясным, либо слишком сложным вопросом (что, в конце концов, очень близко). Но это значит, что и новые подходы к научной фантастике вряд ли достаточны для нее (поскольку нельзя понять часть вне точных рамок целого). Эту неудовлетворительность нетрудно было бы выявить обычным способом критики, через анализ противоречий и несоответствий предмету. Но критика, которая только разрушает, в сложных случаях неоправданна.

Будем исходить из того, что и за частными, но удачными мыслями находится, пусть неявно для самих авторов, верное восприятие природы фантастики. Существующие выводы механически или эклектически несоединимы. Но, выразив неявное в ясном понятии, мы и получим тот центр, к которому незримо сходятся радиусы сегодняшних представлений. Конечно, чтобы найти, нужно знать, что ищешь. У нас есть такое предположение о сути фантастики.

Предпосылкой, скрытой за лучшими теоретическими суждениями, является  п р и н ц и п  г р а н и ц ы. Ф. М. Достоевский писал: «Нам знакомо одно лишь насущное видимо текущее, да и то по наглядке, а концы и начала — это все еще пока для человека фантастическое». В области фантастического действительно сходятся истоки и цели вещей и без опосредовании, впрямую встречаются всевозможные крайности. А крайности и есть ограничивающие, предельные явления жизни и духа. Действие происходит обычно «на краю света» (Г. Гуревич), а в основе-образа лежит «противоречие возможного и невозможного» (КЛЭ, статья «Фантастика»). Но, впрочем, это может быть и любое другое противоречие, например будущего и прошлого. А «край», если его понимать не буквально, а широко, есть  г р а н и ц а, где и сходятся противоречия, и тогда это нечто самое важное как в фантастике, так и для ее научного понимания. Уже в названии жанра обнаруживается встреча в НФ «двух культур» — естественнонаучной и гуманитарной, значительно разделившихся в нашем веке.

Для Тодора Цветанова (Франция) фантастическое в литературе предполагает заложенную в тексте возможность взаимоисключающих объяснений художественного события: как вызванного естественными либо, напротив, сверхъестественными причинами. Когда произведение вызывает такие колебания восприятия, перед нами, по Цветанову, фантастическое произведение. Дарко Сувин (Канада) определяет НФ (science fiction) как литературу «познавательного остранения», где познание сближается с наукой (science), а «остранение» — с природой художественного слова (fiction). Центральное при этом понятие «остранения» подразумевает, по искусствоведческой традиции, резкий сдвиг, создаваемый художником в передаче привычного и знакомого — «искусство делать привычные вещи странными», как говорил Новалис, немецкий романтик. Роберт Скоулз (США) дополнил эту концепцию мыслью об эпохах, в которые человек начинает сознавать себя частью космоса и которые способствуют поэтому росту возможностей и престижа фантастики. У нас ту же идею самостоятельно развивает Т. Чернышева. Но приобщение к космосу как историческое и психологическое событие и означает переход к существованию на границе, как бы «на пороге» бескрайней вселенной. И исторические эпохи такого рода внутренне переломны, революционны, или же пограничны.

Гэри К. Вулф (США) проанализировал некоторые основные образы научной фантастики (межпланетный корабль, робот-гуманоид, город будущего), чтобы показать, что они содержат в себе встречу известного и неизвестного, человеческого и механического, обжитого и чуждого. Дж. Хантингтон (США) говорил о «парадоксе свободы и необходимости», который представляет наука, и прежде всего в научной фантастике. Если наука привычно есть осознание естественной принудительности законов природы и позволяющее опираться на них в человеческих целях, то в НФ она орудие и символ свободы человека, почти беспредельной. Это — важный и специфический случай сдвига границы между крайностями в НФ: в единстве противоречия свободы и необходимости акцент переносится «влево» и падает на «свободу».

Сопоставим с этим мнение Д. С. Лихачева по поводу сказки. Первичное ее свойство — «отсутствие сопротивления среды, постоянное преодоление законов природы…». Чтобы объяснить эту внутреннюю свободу сказки, и понадобилось все ее «техническое вооружение»: волшебные предметы, помощные звери… колдовство и пр.». Но это — относительно позднее по происхождению и только частичное объяснение органики сказки. «Колдовство не «покрывает», не объясняет собой всех чудес сказки. Все эти шапки-невидимки и ковры-самолеты — «малы» сказке». И советский, и американский ученый указывают, собственно, на общую особенность всякой фантастики. Фантастическое начинается на границе законов природы, и фантастика существует постольку, поскольку она выходит за эти границы и не покрывается логической мотивацией и объяснением.

Марк Анжено (Канада) вскрывает, как мы бы выразились, пограничную природу значения в фантастических текстах. Они строятся, постепенно вводя читателя в неизвестную ему, в особенности вначале, область терминов, понятий и ценностей нового и иного мира, языка, мышления. П. Никколс не считает возможным дать НФ единое определение, но полагает, что ближе всего к ее сути сквозная для научной фантастики идея — образ  о т к р ы т и я, «концептуального прорыва» на новые уровни познания и оценки. Это и иллюстрируется в тексте «Энциклопедии научной фантастики» средневековой гравюрой. Странник, достигнув края земли, заглядывает за грань неба и с изумлением видит скрытые там колоссальные механизмы, движущие небесные сферы.

Но довольно примеров. Ведь цель не в них: достаточно продемонстрировать общий принцип. Впрочем, примеры показывают, хотя бы отчасти, характер и уровень поисков в эстетическом познании научной фантастики. Внешне это пестрая и несогласованная картина. Внутренне в ней обнаруживаются общие основания. Важнейшее из них — принцип границы.

Граница, в конечном счете, есть точка, где неразличимо сливаются и (или) неслиянно и нераздельно присутствуют разграничиваемые области и противоречия. Воспользуемся наглядным примером. Разделим чистый лист какой-то чертой, «границей», на две части. Они могут различаться как правое и левое, верх и низ, плюс и минус и в любых иных отношениях и значениях. Важно следующее: линия границы будет единственным местом, где «правое» и «левое» «плюс» и «минус», «верх» и «низ» и т. д. неразличимо сольются — либо, если мы внутренне продолжим их различать, будут как бы духовно присутствовать в этой линии, не занимая пространства (кроме ее протяженности). Что и значит — «неслиянно и нераздельно» присутствовать. Но разделим наш лист еще одной чертой, которая пересечет первую. Местом пересечения и будет  т о ч к а — вполне беспространственная, лишенная и протяженности, г р а н и ц а  г р а н и ц. Это и есть средокрестие противоречий, любых, как угодно разделяемых областей — ведь через точку можно провести неограниченное множество линий, делящих наше поле (а если границей сделать плоскость, то сферу) в бесконечности объективных и заранее условленных отношений — пространственных, ценностных, смысловых. Такова модель — очень грубая, но доступная, так сказать, ощупыванию.

Фантастика (и в первую очередь современная) представляет культурное, логическое и образное единство, во всех планах переломное, переходное, находящееся в спорах с самим собой. Конечно, в широком смысле принцип границы есть общее условие жизни духа. В каждом явлении культуры налицо внутренние противоречия, переходность и устремленность за собственные пределы. Но в фантастике эти черты выступают в концентрированной, центральной и всеобъемлющей форме. В пограничности — природа фантастики, как внутренняя ее суть, так и характерные внешние признаки. Фантастика той или иной эпохи есть  с р е д о т о ч и е  ее противоречий: общественно-исторических и культурных, познавательных — научных и философских, личностных, эстетических (ибо она использует традиционные для искусства темы и средства вместе с такими, которые эпохой считаются лежащими за пределами искусства). Ф а н т а с т и к а  и  е е  х у д о ж е с т в е н н ы й  м и р  я в л я ю т с я  г р а н и ц е й  г р а н и ц  в культуре конкретного времени.

Этой особенностью и вызваны чудеса и странности внутрифантастического времени и пространства. Ведь граница границ есть такая точка, которая, будучи внепространственной, то есть не имея размеров, включает в себя буквально все. Пространственно-временные особенности, связанные с «границей границ», и есть то, что известно и прежде всего возникает в сознании под именем «фантастического». Это во многом внешнее (ибо пространство связано с формой), но значительное для фантастики измерение. Оно целиком охватывает историческую совокупность явлений искусства, заслуживающих, с сегодняшней точки зрения, слова «фантастика».

Фантастическому как общей черте мифа, сказки, религии, научной фантастики можно дать пусть формальное, но точное определение. Ф а н т а с т и ч е с к о е  е с т ь  «в с е  в о  в с е м». Таково понятие его, краткое и ни на что постороннее не ссылающееся. Оно указывает, что фантастика — «мир без дистанций», не знающий пространственно-временных барьеров и запретов реальности, ее непроницаемых масс и непроходимых пустот; что здесь допустимы мгновенные внешние и внутренние контакты — перемещения быстрее света, телепатия, телекинез, превращение существ и явлений друг в друга и во что угодно — словом, бесконечные переливы «всего» во «все».